Белая Русь(Роман)

Клаз Илья Семенович

— Степка!

— Ты, сотник? А я думал, проскочу и око не увидит.

— Куда собрался?

— Куда глаза глядят. Подамся на Быхов, к гетману Золотаренко.

— Не по душе Поклонский? — усмехнулся Алексашка.

— Извечных ворогов наших — шановное панство — Поклонский под свое крыло берет и чернь карает не меньше. Не хочу под его хоругвей быть.

— Не ты один так мыслишь.

— Бежим вместе, сотник! И тебе у Поклонского делать нечего. Думаешь, не вижу, как душа твоя терзается? Зачем неволишь себя? Помянешь мое слово: биться с Радзивиллом не будет Поклонский. Ворон ворону глаз не клюет. А то, что он государю в ноги бил челом — маенток

свой сберечь хочет…

Все, о чем говорил Степка, было давно понятно Алексашке. И ему не раз приходила мысль убежать в казацкое войско. Все не хотел верить, что Поклонский оборотнем станет. А теперь, может быть, и решился бы махнуть со Степкой под Быхов, да сдерживало то, что воевода Воейков сидит в Могилеве и, как понимает Алексашка, дожидается государева войска.

— Я повременю еще, — ответил Алексашка. — К зиме видно будет.

— Вольному воля, — вздохнул Степка. — Не поминай лихом!

— Бог тебе в помощь.

Алексашка тронул коня, и тот побрел по дороге.

3

Сентябрьским днем в Могилев прибыл подьячий Посольского приказа и привез государеву грамоту. Пан полковник Поклонский принял подьячего со всеми большими почестями, хотя они не были положены столь невысокому чину. Но известия, которые привез подьячий, заслуживали наивысшего внимания мещан, купцов, посадских людей. Собрались члены магистрата, суда и райцы. Былые споры и обиды забыли. Пан Поклонский взял грамоту и начал читать пункт за пунктом. Каждый из них вызывал восторженное покрякивание и возгласы. Когда Поклонский закончил, стали на память перечислять пункты.

— Мещанам дозволяется торговать в Могилеве беспошлинно.

— Не спеши, пан Болеслав! Наперво сказано, что городу покинуто Магдебургское право. Потом уж остатнее.

— Я и говорю! Городу даны две ярмарки по двадцать дней.

Затем перечисляли все остальные права. Посадские люди освобождались от воинской службы. Мещанам обещалось, что их не будут переселять в другие города. Шановное панство, которое приняло государево подданство, может пользоваться всеми правами на маентки и на чернь, которыми владела. Пану Поклонскому государь пожаловал местечко Чаусы, четыре деревни и усадьбу в Могилеве. Не обминул царь панов Вартынского и Шелковского. И один лишь пункт словно не заметили, словно пропустили. Он гласил, что мещанам и дворянам католического вероисповедования запрещалось занимать служебные места в магистрате и суде.

И все же доброе расположение было нарушено и омрачено. На взмыленных лошадях примчалась из деревни Пашково семья пана Скурмы. Пан упал в ноги Поклонскому и просил наказать злодеев, спаливших маенток.

— Кто спалил? — допытывался Поклонский.

— Спалили, — лепетал пан Скурма. — Чернь спалила, мужики…

— Знаешь, кто зачинщик?

— Знаю. Господом прошу, накажи! Маентки палят, грозятся поубивать и до казаков уйти.

Как ножом полоснул сердце пан Скурма. Черкасы, выходит, для черни ближе. Правду говорит пан Шелковский, что мужики все меньше и меньше идут в полк. И еще говорил пан Шелковский, что бегут из полка те, кто раньше сам просился в него. Пан Поклонский сжал кулаки, с сожалением посмотрел на пана Скурму, стоявшего на коленях.

— Встань! — приказал Поклонский. — Пан Вартынский, седлай коней и скачи в Пашково. Бунтарей повесь на березах… Оповестить надобно чернь всего уезда Могилевского, что за маентки, которые палят, буду сажать на колья!.. — Щипая ус, подумал, что с подьячим надо отправить письмо государю: пусть пришлет повелительные

грамоты, чтоб в уезде все послушны были…

4

Гетман Януш Радзивилл приказал разбить палатку на окраине местечка, на берегу извилистой и юркой речушки Вабич. В хате останавливаться не захотел — полно тараканов и мышей. Возле откинутого полога слуги поставили столик. Пан Окрут разложил две карты — Московского государства и Речи Посполитой.

— Найти, где стоим! — приказал писарю.

Окрут склонился над картой и отыскал кружок с надписью «Головчин». В кружок воткнул булавку.

— Восемнадцать верст до Белынич и тридцать до Могилева.

— М-гм… — буркнул гетман и покосился на булавку.

Окрут знал, что гетману известно это местечко. О нем говорил еще неделю назад. Сейчас впервые за последний месяц Окрут увидал Радзивилла спокойным, хотя усталость и бледность не сходили с его лица. Тревоги гетмана объяснимы. Все лето войско вело тяжкие, кровопролитные бои с московитами. Из-под Смоленска гетман отступил к Орше. Туда гонцы принесли плохие вести. Воевода Шереметьев 17 июня взял Полоцк. Через восемь дней ему же сдалась и Дисна. В середине июля князь Трубецкой взял Мстиславль. Русский царь велел внести в государев титул город Полоцк, поставив свое титулованное «князем Полоцким» между титулами «князя Рязанского и Ростовского», а титул «Мстиславского» после «Кондинского». Последнее сообщение было не менее неприятным: Шереметьев подошел к Витебску. Взял этот город, московскому войску открывается дорога на Вильну.

Оторвавшись на пятьдесят верст от войска князя Трубецкого, здесь, в Головчине, гетман решил дать короткую передышку войску, наметить план дальнейших действий и сообщить о нем королю.

Гетман Радзивилл понимал, что несмотря на готовящееся наступление войск коронного гетмана пана Потоцкого и польского гетмана пана Лянцкоранского на Украине кампания этого года проиграна. Единственное, что может поправить дело, так это настойчивое требование крымского хана разрыва отношений России с Украиной. Хан грозился военным союзом с Речью Посполитой. И вместе с тем гетману было ясно, что Русь теперь настолько окрепла, что угрозы хана для нее не страшны, хотя союз с Речью царю будет нежелателен…

— Тридцать верст до Могилева, — повторил гетман. — Надо попытаться вести разговор с паном Поклонским… Я думаю, что его любовь к русскому царю не очень сильна. Пусть одумается, пока не поздно, — гетман повысил голос. — Могилев я все равно возьму, если не теперь, то позже…

— Кого прикажешь, ясновельможный, послать в Могилев?

— Пана Самошу, — после некоторого раздумья ответил гетман.

Окрут цокнул. Радзивилл сдвинул брови.

— Что, не нравится?

— Не смею думать, ясновельможный, — замялся Окрут. — Не совсем добро будет пану Самоше вести разговор.

— Почему?

— Племянник Поклонского пан Вартынский в Могилеве. Они шпагами дрались. Я доносил тебе, ясновельможный.

— Крест царю целовал, продавец?

— Вместе с Поклонским.

Гетман сжал зубы.

— Пришли Самошу.

О чем говорил Радзивилл с паном Самошей, Окрут не услыхал. Знал только, что этой же ночью пан Самоша и два драгуна, переодетых в холопское, оседлали коней и подались шляхом на Могилев.

Гетман Януш Радзивилл впервые за последнее время поужинал с вином и рано улегся опочивать. Лежал и думал, что надо было послать под Быхов сотни три драгун. Там, под Быховом, стоит с войском сын его, Богуслав Радзивилл. С этой мыслью и уснул.