Бельгийский лимонад
Шрифт:
— Давайте так, — предложил он, — Круглова я возьму на себя, тем более, успел тут с ним подзнакомиться во время моей госпитализации, а вы поищите подходы к драчуну.
На том расстались. Однако побыть одному, собраться с мыслями не удалось: вновь явился Костя Сизых.
— Радуйся: опять овсянка на ужин, — придвинул мне котелок. — Зато вместо сухарей старшина где-то свежим хлебом разжился. Ты понюхай, прямо домашней выпечки!
У Кости такое в характере — заботиться обо всех и каждом, но сейчас, я понимал, ему понадобилось заделье: не терпелось выспросить, какой информацией обогатил
— Почему-то так и подумал, между прочим. Только не могу вычислить, где они пересеклись. И какая девица замешалась. Нюра отпадает, это однозначно. Она только вспомнит про этого идола, ее колотить начинает.
Рассказал Косте и о поручении Андрея Сидоровича поискать подходы к Николаю.
— Считаю, и тебе надо подключиться, вдвоем, глядишь, и уломаем.
Костя, однако, не проявил энтузиазма:
— Если, к примеру, поставить на его место меня, я выбрал бы трибунал. Однозначно. Но попробовать можно, вдруг да и отведем беду, — тут же поднялся (я решил, в сон потянуло), взял с обычным своим шутовски-серьезным видом под козырек: — К исполнению принято!
У меня и мысли не возникло, что за спиною последней фразы уже народилось намерение тотчас и приступить к этому самому исполнению, не возникло мысли, хотя не раз убеждался: наш Костя скор и на решения, и на действие. Вспомнил об этом наутро, с первыми лучами солнца, когда он, растолкав меня, выпалил:
— Бесполезно, Колька на поклон к этому идолу не пойдет!
Я протер глаза, взял у него изо рта дымящуюся самокрутку, затянулся.
— Сорока на хвосте принесла?
— Сам сейчас от него, всю ночь проговорили.
— Его выпустили из-под стражи? Чего же не привел?
— В танке он. Как сидел, так и сидит, с крысами воюет.
— Но...
— Я к нему смотался. В танк забраться не удалось, через смотровую щель механика-водителя перекликались.
— А что же часовой?
— Спит, чего еще ему делать. Арестованный ведь не сбежит.
Что я мог сказать? Молча пожал ему руку, стал одеваться. Костя тем временем принялся разматывать клубок событий, о каких узнал в продолжение бессонной ночи.
В сердцевине клубка, у начала ниточки нежданно-негаданно обозначилась фигура сельской фельдшерицы, задумавшей возродить существовавший до войны медпункт. Требовались какие-никакие медикаменты, термометры, шприцы, перевязочный материал. Куда было сунуться? Раньше всего подумала о воинской части, расположившейся в лесу неподалеку от их деревни. Стала советоваться с бойцом, который зачастил к племяннице. Тот, недолго думая, вывел на капитана Утемова, заверив: капитан из тех людей, которые способны поделиться последним.
Куда потянулась ниточка от капитана, не составляло большого труда догадаться: капитан обратился за помощью в медико-санитарный батальон бригады, откомандировав туда нашего Антона Круглова. Не составляло и труда догадаться теперь, что фельдшерицей оказалась Нюрина тетка, а в роли бойца-доброхота выступил Коля.
Дальнейшие события развертывались тоже, в общем-то, по законам логики, сценарий не изобиловал какими-либо неожиданностями. Фельдшерица ввела санинструктора в дом, там он
На этой стадии и вмешался Николай, застав щедрого дарителя за околицей, на опушке леса в тот момент, когда тот притянул девушку к себе и начал целовать. Больнее всего ударило Колю, что Нюра не противилась. Он же знал, видел: Нюру передергивало при появлении этого типа, и тут — такое!
В нем не пробудилось чувства ревности, в его представлении, к такой мокрице и ревновать-то было бы странно. Он просто оскорбился за голодного человека, которого с неприкрытой наглостью покупают за пачку армейских концентратов, покупают, без малейших угрызений совести втаптывая в мокричную слизь самолюбие, честь, достоинство, мечты о счастье.
Закончилось все буднично: Николай выломал из плетня кол и отделал ухажера, а тот, прибежав в часть, науськал на парня патрульных...
Костя закончил повествование виноватым вздохом:
— Не смог я, командир, покривить перед ним душой, прямо сказал, что выбрал бы на его месте трибунал. И он так же решил.
6
Колю выпустили. Освободили из-под ареста подчистую. Разобрались: под трибунал парня подвести нельзя, потому как он освобожден от призыва на воинскую службу. Притом навовсе. Иначе говоря, армейские законы на него не распространяются.
Дабы не привлекать излишнего внимания к позорящему бригаду происшествию, приказа издавать не стали, ограничились внушением комбату, зачислившему белобилетника в ряды действующей армии.
Сообщил об этом обо всем политрук. И об освобождении Коли, и о вздрючке, полученной комбатом. Я пришел к Андрею Сидоровичу, чтобы рассказать, с чем вернулся из своего ночного рейда Костя, а он мне — эти последние известия. Принялись их обсуждать, но тут вдруг в глубине леса ухнул тяжкий взрыв. Не знаю, как это назвать — предчувствием или трагическим наитием, только меня пронзила в эту минуту щемящая тревога: цела ли, на месте ли мина из нашего НЗ, хранящаяся в моем вещевом мешке?
Ничего не объясняя политруку — да и что мог ему объяснить! — метнулся к себе в землянку. И еще от входа увидел у изголовья лежака обмякший, понуро поникший рюкзак с распущенной горловиной. На дне, под обмотками, в которые был укутан стальной цилиндр, нашарил записку, наспех нацарапанную карандашом:
«Соображал, пригодится на передовой, для фрицев, а получилось — для себя. Когда в Карелии комбат позвал к себе в порученцы, возгордился: значит, чегой-то стою, значит, победил увечье, значит, теперь никто не обзовет недомерком. Оказалось, даже на трибунал права не имею. Как после такого показаться домой? Прости, командир!»