Белые Мыши на Белом Снегу
Шрифт:
– А жаль, там сегодня интересное мероприятие будет, - как ни в чем не бывало, сказал Зиманский.
– Может, я вас все-таки уговорю? Одному, знаете, скучно. Не привык быть инспектором.
Хиля на мгновение закатила глаза, но сдержалась и вежливо, с нотками любезнейшего холода ответила:
– Простите, товарищ, мы с мужем едем просто на прогулку, никаких мероприятий. Спасибо за приглашение.
Парень поправил очки, кашлянул и с подчеркнутым вниманием повернулся ко мне:
– Ну так как, Эрик, не пойдете? Я вам обещаю - это правда интересно.
Я почувствовал легкий приступ удивленного раздражения:
–
– М-да. Эльза... м-да, - он тонко усмехнулся.
– Конечно. Но вас же двое, вот я и хочу услышать... ммм... вторую сторону.
В его словах содержался какой-то подтекст, который я недопонял - зато хорошо поняла Хиля:
– А вы, товарищ, чуть-чуть зарываетесь, вам не кажется?
Зиманский моментально сменил выражение лица, словно оно было мягкой резиновой маской:
– Ох, Эля, это недостаток воспитания! Что вы хотите - вырос в рабочем квартале.
– Это заметно, - она и не думала смягчаться.
– Смотрите на женщину, как на придаток к мужу, да? И гордитесь еще, наверное, такой психологией?
– В психологии я вообще ничего не понимаю!
– Зиманский поднял раскрытые ладони, сдаваясь.
– Мое дело - статистика. Цифры и еще раз цифры. А что касается женщин - я без претензий, среди них тоже попадаются неплохие экземпляры, - он широко улыбнулся и быстро выстрелил взглядом в мою сторону, словно ища поддержки.
Мне уже приходилось слышать мнение, что женщина - человек в некотором роде неполноценный, не имеющий права голоса, даже как бы и не человек вовсе, но я думаю, неполноценен как раз тот, кто мне это сказал. Вообще от рассуждений на тему, кто у нас более, а кто - менее человек, очень заметно попахивает комплексом этой самой неполноценности, будто залежавшейся колбасой, уже покрытой пленкой гнили. У меня на эти разговоры устойчивая аллергия.
– Знаете что, товарищ Зиманский?
– я взял руки Хили в свои и чуть сжал.
– Ваше мнение, безусловно, имеет право на существование, но мы с Эльзой собрались погулять, и...
– Боже мой, не обижайтесь на меня!
– Зиманский вдруг испуганно побледнел и схватил меня за локоть.
– Вы обиделись?
– он посмотрел на Хилю.
– Умоляю вас, дорогая моя, простите. Ну, сморозил идиот, что с него взять?.. Я же никому зла не желаю, я восхищаюсь вами, поверьте мне, пожалуйста!..
Хиля вежливо улыбнулась:
– Да нет, какое там... Обычный мужской шовинизм, мы это в школе проходили. Единственно - если решите заявить что-то подобное публично, полистайте перед этим Моральный кодекс. Так, на всякий случай, чтобы не было вопросов, если морду набьют.
– Хиля!
– я не знал, засмеяться мне или просто увести ее от греха подальше.
"Первая Грузовая" - прозвучало в динамиках. Поезд затормозил, и мне показалось, что Зиманский сейчас встанет и выйдет из вагона, во всяком случае, он сделал такое движение. На лице у него появилась гримаса то ли обиды, то ли раздражения, и Хиля - я видел - усмехнулась, довольная.
За шесть лет нашего досвадебного знакомства я успел хорошо изучить ее характер и ничему не удивился. Она такая, для нее главное - не истина, а победа, но разве можно человека за это судить? В конце концов, самолюбие - достаточно веская причина для того, чтобы просто поставить обидчика на место, не доискиваясь причин его поведения.
Однако - двери закрылись,
Прошло несколько минут. Хиля поерзала на месте и кинула неуверенный взгляд на нашего непрошеного попутчика. Это тоже в ее характере: если человек долго молчит и не надоедает, она начинает нервничать.
Я улыбнулся и легонько толкнул ее коленкой, глазами указав на Зиманского. Она тоже улыбнулась и отвела со лба недавно подровненную русую челку:
– И что говорит статистика?
– По поводу чего?
– парень поднял глаза.
– Ну, хотя бы по поводу электричек.
– Электрички?.. так... ну, вот. За первые два квартала текущего года введено в строй четыре новых локомотива и двадцать семь вагонов, списано в металлолом - один локомотив и девять вагонов. Отремонтировано в общей сложности шестьдесят три километра путей, из них с полной заменой полотна - четырнадцать, с заменой полотна и электрооборудования - пять целых и три десятых.
– Как интересно, - Хиля вытянула ноги и откинулась на спинку сиденья.
– А вы знаете, - Зиманский сложил газету, - что в черте города на настоящий момент проживает сто двадцать семь тысяч триста четыре девушки в возрасте от шестнадцати до двадцати пяти лет?
– Ну и что?
– Вы из них - самая хорошенькая.
– А мужчин того же возраста сколько?
– поинтересовался я.
– Сто тридцать четыре тысячи двести двадцать девять.
– Вы придумываете, или у вас память такая?
– удивилась Хиля.
– В том-то и фишка, что память!
– розово улыбнулся Зиманский.
– Вы думаете, как я вдруг из рабочего комбинезона выпрыгнул? Из-за нее, из-за памяти! Я же - идеальный статистик!
– Да-а...
– Хотите, я назову вам серийный номер радиоприемника, установленного в служебной машине, на которой вы ехали на свадьбу?
– Верю, верю!
– моя жена махнула на него рукой, засмеялась.
– Везет людям. Мне бы такую память! А то вечно что-нибудь забываю.
– Увы. Я - еще больший растяпа. Помню только цифры, - Зиманский убрал газету в портфель и сложил руки, на манер беременной женщины, на животе.
– А что еще нужно статистику? Цифры, и ничего больше. Вот и вырос, можно сказать.
– От вас жена-то не стонет?
– Хиля прищурилась.
– А нет у меня жены!
– Что так плохо? Вам лет-то уже порядочно. Или вы - "непродленка"?
Зиманский весело рассмеялся:
– Интересный какой термин! Впервые услышал. Кстати, в среднем, из ста заключаемых браков тридцать восемь не продлеваются на второй срок. Почти половина!
– Тридцать восемь - не почти половина, а чуть больше трети. И это нормально.
Они помолчали, меряя друг друга оценивающими взглядами, потом Хиля склонила голову набок: