Белые Мыши на Белом Снегу

Постникова Екатерина

Я удивился: при виде Трубина парень вытянулся по стойке "смирно". Неужели мой обворованный знакомый - такой большой начальник?..

– Со мной, - буркнул Иосиф, кивая на меня, и охранник остался позади.

Место, где мы находились, совсем не напоминало лечебное учреждение. Это было учреждение - да, но скорее похожее на Управление Дознания своими длинными коридорами, одинаковыми дверьми, обитыми черным дерматином, плафонами дневного света на равном расстоянии друг от друга, фикусами в кадках и неудобными скамеечками для посетителей.

Одна из дверей вдруг распахнулась, и двое мужчин в белых халатах вывели

в коридор женщину средних лет, полную, в очках, по виду - -учительницу младших классов. Она шла, понурившись и обняв свой живот, словно там что-то сильно болело, и я подумал, что женщине, должно быть, и правда больно - судя по гримасе на лице.

Трубин отпер дверь соседнего кабинета, мимолетно оглянулся и сказал с ноткой неприязни:

– Вот кто засоряет детские мозги, Эрик. Не я, а вот такие милые безобидные тетеньки с указками в руках. Входите, сейчас попьем чайку.

– Что она сделала?
– я послушно вошел и увидел при свете ярко вспыхнувших ламп небольшой квадратный кабинет с лекционными скамейками в пять рядов, кафедрой и черной классной доской.

– Она-то? Можно только предполагать, я не знаком с ее делом...
– Трубин разделся, кивнул мне на металлическую вешалку в углу и тяжело прошагал к висящему на стене телефонному аппарату.
– Одну минутку.

Набрав четырехзначный номер, он заговорил вполголоса, поминутно вставляя слово "глаз", а я, повесив пальто, стал прохаживаться по кабинету, искренне удивляясь. Тут было чему удивиться - хотя бы огромному восковому макету человеческого мозга, стоящему на деревянном треножнике в углу или плакатам с изображением того же мозга в разрезе. Пахло в помещении очень приятно: легкой пылью, книгами, старым деревом, медикаментами. На аккуратном письменном столе у окна, завешенного белой складчатой шторой, я заметил стоящий в рамке снимок девушки с каштановыми волосами и лучистым, легким, каким-то поверхностным взглядом больших глаз. Фотография была цветная или просто раскрашенная - я не понял.

Лицо Трубина вдруг просветлело и разгладилось, словно он услышал хорошую новость.

– Отлично!
– громко сказал он в трубку.
– Огромное спасибо!
– трубка с приятным щелчком опустилась на рычаги.
– Ну вот, Эрик, я знал, что все разъяснится. Этот Феликс, который требовал обыска - службист до мозга костей. Иногда это полезно, но чаще раздражает... Что вы там смотрите? А-а, это моя дочь, - он подошел ко мне и взял со стола фотографию.
– Красивая, правда? Ужасно: потеряла мужа, осталась одна с ребенком... Он умер в прошлом году, от легочного гриппа.

Я вздрогнул.

– Что?
– Трубин взглянул на меня.
– Тоже этим болели?

– Да - шесть раз.

– Ого!
– он покачал головой, ставя снимок на место.
– Но вам-то повезло, тьфу-тьфу, а он - сгорел, как спичка, в две недели. Впрочем, ладно, что я вам об этих делах... Вот тут, кстати, мое обиталище. Нет пока отдельного кабинета, здесь и работаю, и преподаю. Я ведь - один из разработчиков "лакмуса", не читали? Нет?
– он улыбнулся.
– Зря, хотя, конечно, вы человек молодой, у вас другие интересы... Садитесь, вы ведь не хотите спать?

Я прислушался к себе. Нет, спать не хотелось, мешало глухое, волнами наплывающее беспокойство.

Телефон затренькал. Трубин удивленно поднял брови, хотел было махнуть рукой, но подошел

и взял трубку:

– Кафедра. Что?.. А, это ты, Феликс... Да, он дал мне добро. Так что помещай девушку в бокс, пусть посмотрит хирург. Молодой человек подойдет попозже, я сам его приведу. Ага... Ага, все.

– Ну, теперь - чай, - он вернулся ко мне, с усмешкой потирая затылок.
– Как я устал сегодня, если б вы знали. День какой-то дурацкий, сначала эта кража, потом взрыв... Домой так и не попал. Хотя, - вдруг возразил он сам себе, - а что мне делать дома? С женой мы расстались, у дочки своя квартира... А у вас была семья, Эрик?

Я рассказал ему о Хиле, наблюдая, как он зажигает маленькую спиртовку и ставит на металлический штатив чисто отмытую кофейную турку. Руки его двигались быстро и ловко, как у фокусника.

– А ребенок так и не появился, - сказал, наконец, я и замолчал.

– Вот как...
– заметил Трубин и покачал головой.
– Я тоже всегда хотел девочку. И зять мой, покойный, мечтал о дочке. Нам обоим повезло... Кстати, а вы знаете, почему в нашей стране мальчиков на сотню рождается всегда больше?

Я не знал и никогда не задумывался об этом.

– А потому, - он торжествующе улыбнулся, - что нам нужны: "а" - защитники на случай вражеского нападения, "бэ" - рабочие для тяжелых производств, металлургии, например, и "вэ" - это заметно снижает количество преступлений на моральной почве. Меня, как специалиста, особенно интересует, конечно, последний пункт. И я полностью согласен с демографической политикой государства.

Я посмотрел на него вопросительно.

– Что, Эрик, вы и этого не знаете?
– он добродушно рассмеялся.
– Как же, а ведь такая политика - наше большое достижение. Именно наше - медиков. Уже больше тридцати лет назад мы научились определять пол будущего ребенка на самых ранних сроках развития, а в последние годы пытаемся даже программировать его! Вот вы хотите иметь дочь, так? Вполне возможно, что года через два или три вы сможете просто привести свою жену - которая у вас, конечно же, будет к тому времени - в специальное медицинское учреждение, где она подвергнется гормональной обработке. И все - девочка гарантирована!

Я улыбнулся, подумав, что радуется он так лишь потому, что не знает главного. Трубин же истолковал мою улыбку иначе:

– Серьезно! Интеллигенция может позволить себе дочерей, но вот рабочим женщинам, увы, придется давать гормоны без их согласия. Они даже не узнают об этом, нужное вещество просто будет добавляться в спецмолоко или витаминные микстуры, например... Но пока - и это вынужденная мера - нам приходится регулировать состав населения другими способами. Этого вы уж точно не знали: аборт в наше стране разрешается только женщине, которая беременна девочкой. Мальчиков мы сберегаем - для блага общества.

Короткой вспышкой у меня в мозгу промелькнула Хиля, беспомощно стоящая на пороге нашей квартиры: "Эрик, прости, никакого ребенка больше нет". Я потряс головой, прогоняя видение.

Вода в турке забулькала, и Трубин разлил кипяток в небольшие золоченые чашечки, добавив черной заварки из хрустящего прозрачного пакета.

Громко постучали, и сразу же, не дожидаясь приглашения, в дверь просунулась голова Феликса:

– Простите, Трубин. Тут по вашу душу прибыл дознаватель Голес. Пропускать?