Белые Мыши на Белом Снегу
Шрифт:
– Вас как зовут-то? Я же не могу - "товарищ Зиманский". Мы не на собрании.
– Ничего, нормально. Я имя свое просто ненавижу - Егор. Лучше - Зиманский, и можно без "товарища"... Да, а почему вы - Хиля, если вы Эльза?
– Прозвище, - моя жена шевельнула бровями, словно говоря: "И прошу любить и жаловать".
– И нравится? Прозвище?.. А меня в школе Дедом Морозом звали, но сейчас, думаю, это как-то не пойдет. Кстати! Со следующего года новшество намечается - брак сможет продлевать семейный инспектор, надо будет ему только заявления
– Да? Ну, Розочке прибавится работы!
– Хиля весело хлопнула себя по коленке.
– Правда, Эрик?
Я представил себе нашу инспекторшу с ее бешеной активностью и усмехнулся:
– По-моему, ей это только на руку. А то столько энергии в небо уходит - жалко.
Зиманский покачал головой:
– И это все потому, что браки зачастую не продлеваются из-за нашей элементарной лени. Тянут до последнего, а потом локти кусают. Вот и решили для проверки попробовать, может, и улучшится статистика.
– А еще что-нибудь расскажите, - попросила Хиля.
– Люблю интересные наблюдения.
– Еще? Ну, по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, количество незаконнорожденных детей в рабочей среде уменьшилось на три целых и семьдесят пять сотых процента.
– А что, такие еще бывают?!
– Бывают. Законодательство все-таки несовершенно.
Моя жена изумленно потрясла головой:
– Нет, ну как это может быть - незаконнорожденные? Есть же Моральный отдел, есть дознаватели... А как же матери?
– А что матери? Плохо, конечно. Жертвой любого преступления быть плохо...
Лицо Хили сразу омрачилось, но она ничего не сказала.
Электричка въехала на мост через реку Нету и тихо застучала по нему на небольшой скорости. Солнце облило водную гладь, сделав ее лакированной, сверкающей, чистой, как зеркало. Где-то вдалеке виднелась уползающая к горизонту баржа, вдоль берегов сновали паруса яхт-клуба, маячил катер речного патруля. Желтая полоска пляжа пестрела купальниками, а вода у этой полоски казалась кипящей - там было тесно от людей. Я засмотрелся: над горизонтом набирал высоту самолет, почти такой же, как наша игрушка, только настоящий, пассажирский - он поднимался в синеву невесомо и легко, прямо, как стрела, потому что внутри у него, естественно, не было никакого механизма, заставляющего машину летать по кругу.
– Хиля, посмотри!..
– Это "Ладья", - со знанием дела объяснил Зиманский, щурясь от ярких солнечных бликов.
– Совсем новая модель. Вмещает девяносто пассажиров и пять членов экипажа. У него усовершенствованный двигатель, и...
Приложив руку козырьком ко лбу, Хиля смотрела, никого из нас не слыша. Притихли и остальные люди в вагоне: нечасто можно увидеть самолет на самом старте, когда притяжение Земли еще сдерживает свободный размах его крыльев, а обшивка, синяя от неба, не успев остынуть в заоблачном холоде, хранит тепло солнечных лучей - последнее перед бездной.
– Кра-со-та!..
– сказал кто-то у меня за спиной сдавленным,
– Вот бы полетать...
– пробормотала Хиля.
– Эрик, давай накопим на билет, полетим к морю? А?.. Ну, пожалуйста!
Самолет нырнул, запутался в облаке, возник снова.
– Если мы и накопим, - сказал я, - то только на "Икар", а это совсем не то, что ты хочешь...
– "Икар" - детская игрушка, - поджал губы Зиманский.
– Позволяет, конечно, не трястись двое суток в поезде, но это - не самолет. Я летал как-то. Еле ползет. И низко - хоть столбы телеграфные считай.
Электричка чуть прибавила скорость: мост кончился. Снова потянулись ровные квадраты полей, пыльные пригородные дороги, переезды со шлагбаумами, полосатые будки станционных смотрителей, платформы, склады, домишки. Самолет исчез. Хиля отстранилась от окна.
Зиманский несколько секунд смотрел на нее, потом спросил:
– А если это будет шар? Воздушный шар?
– Где?
– удивилась Хиля.
– Там, - он махнул рукой куда-то за окно, - на целлюлозном комбинате. Я для того и еду - сегодня будут шар запускать. Сделали, представляете, из отходов производства...
– Серьезно? Настоящий шар?
– Ну да. Летает. Во всяком случае, должен. Отправляли меня в эту поездку, так и сказали: можешь прокатиться. На самом-то деле, конечно, я еду возрастной состав рабочих изучать - страсть как интересно.
Хиля радостно вскинулась:
– То есть, и нам можно? Вы нас приглашаете?..
Зиманский кивнул. А я, если бы знал тогда, чем все это кончится, схватил бы Хилю в охапку и утащил оттуда прочь, не теряя ни секунды, сошел с ней на ближайшей станции, и больше никогда мы бы не увидели этого человека - никогда! Но откуда я мог знать?..
Часть 2. ЗОНА ДЛЯ НЕПРАВИЛЬНЫХ
Раньше, в книгах, мне часто попадалось выражение: "Он весь побелел от бешенства", но я не представлял себе, что такое может быть на самом деле. Сам я от бешенства краснею (хотя испытываю это чувство крайне редко), а Хиля, например, всегда сохраняет нормальную окраску, лишь темп речи у нее резко замедляется, а глаза становятся узкими и колючими. Хотя, вполне возможно, силы наших чувств просто не хватает, чтобы побелеть.
У Трубина - хватило. Я увидел его лицо и поразился, до чего оно сделалось похоже на лицо белой мраморной статуи, стоявшей, насколько я помню, в вестибюле моей школы.
– Я сказал, что ручаюсь за этих людей!
Гладкий молодой человек терпеливо вздохнул:
– Хорошо, тогда связывайтесь с главным. Если он разрешит - пожалуйста.
– Угм, - согласился Трубин и кивнул мне, - пойдемте, нам нужно позвонить.
Старинное здание, в подъезд которого мы зашли, оказалось внутри невероятно светлым, просто облепленным сияющими электрическими лампами. Наверх вела широкая лестница с красной ковровой дорожкой, у лестницы дежурил рослый парень в рыжей спецовке наподобие полевой формы военных.