Белые Мыши на Белом Снегу
Шрифт:
– Да ну, зачем это еще...
– Хиля поморщилась, но сквозь недовольную гримасу на ее лице вдруг проступила чернильным пятном какая-то ложь и тут же пропала.
– Не надо ему знать, что я панику развожу. Ржать будет.
– Он вообще... заходил?
– Ну, пару раз. Котенка вот принес, груши достал для тебя, только ты есть не мог... я съела.
Ласка заползла мне на шею, под самый подбородок, и улеглась там теплым пушистым воротником.
– Хороший котенок, - я погладил ее.
– Хороший, только гадит, - Хиля улыбнулась, как мне почудилось, с облегчением.
–
– Ложись со мной, - попросил я.
– Холодно.
На самом деле озноб у меня прошел, я просто хотел обнять ее, может быть, защитить от неведомого человека, притаившегося на лестнице. Хиля забралась под одеяло, пригрелась, положив ласковую руку мне на живот, вздохнула:
– Я по тебе соскучилась, ты где-то был... в параллельном мире. Разговариваю с тобой, а ты и не слышишь... С ложки тебя кормила.
– И я ел?
– мне стало смешно.
– А куда б ты делся?
– Слушай, а он не был похож на алкоголика?
– мысль, вспыхнувшая в мозгу, заставила меня вздрогнуть.
– Ну, мужик этот?
– На алкоголика?.. Нет, совсем не похож. Я тебе говорю - нормальный. Одет прилично, в шляпе, значок партийный... При чем тут алкоголики?
– Хиля, я тебе рассказывал про моего родного отца?
Ее тело мгновенно напряглось:
– Нет.
– Он сейчас в Санитарном - запил, когда мама его бросила. Не знаю, надолго или нет, но выглядит он ужасно, так что надолго, я думаю... У них же одна дорога: не помог Санитарный - в Карантин. И все, считай, не было человека.
Хиля приподнялась на локте и посмотрела мне в глаза:
– А раньше почему не говорил? Боялся, замуж за тебя не пойду?
– Боялся.
– Ну хорошо, а дальше-то что?
– Понимаешь, у них кто-то сбежал, мне люди в том районе рассказали, соседи... А Глеб - то есть, мой отец - вроде бы попросил кого-то разыскать мою мать. Во всяком случае, я так понял. Это неточно, но вполне возможно, что я прав.
– Зачем?
– шепотом спросила Хиля.
– Мать - зачем?
Я задумался. Нужно было как-то сказать, объяснить странную особенность отца (и мою, скорее всего, тоже), но фраза "можешь только с тем, кого любишь" казалась мне просто кощунственной, потому что следующим вопросом моей жены мог быть: "А меня ты, выходит, не любишь?". Поэтому о любви я решил не говорить вовсе.
– Там дело темное, Хиля. Мне кажется, это от обиды, он просто не смог понять, почему она с ним не осталась. Может быть, ждет, чтобы она приехала, поговорила с ним... Но ничего опасного, думаю.
– Вот именно - думаешь. Твоей матери нужно сегодня же сказать.
– Нет!
– я испугался.
– И обещай мне, что никому! Пожалуйста! Мне пришлось рыться в ее вещах, чтобы найти его адрес, я не могу... не могу...
Хиля тяжело вздохнула:
– Сложно все как... Но ты уверен, что это не опасно? Может, мы как-то... намекнем,
В этот момент раздался звонок в дверь, и мы оба так вздрогнули, что Ласка, испуганно проснувшись, соскочила на пол и крысой юркнула под кровать.
– Лежи!
– я придержал Хилю на месте.
– У родителей есть ключи, а никого другого мы не приглашали.
– А если это Роза?
– ее брови поднялись страдальческим домиком.
– Нас нет дома. В кино ушли. Все, лежи и не двигайся.
Звонок повторился более длинно и настойчиво. Потом в дверь уверенно постучали.
– Надо посмотреть, - жалобно попросила Хиля.
– Я открывать не буду, в глазок только гляну... Так ведь еще страшнее, если не знать...
– она чуть дернулась, словно проверяя мои силы.
– Только посмотрю...
Я отпустил ее. Если Хиля чего-то хочет, спорить бессмысленно. К счастью, человек она трезвый, а там, где разум сдается, на выручку ему приходит мощный инстинкт самосохранения. Поэтому мне осталось лишь лежать и прислушиваться, как моя жена идет по коридору, останавливается у входной двери и громко спрашивает: "Кто там?". Скорее всего, ей ответили что-то доброе и успокоительное, потому что после короткой паузы она вдруг засмеялась, щелкнул замок, и возник новый голос, бодрый, воодушевленный и удивительно знакомый:
– Шел, шел, смотрю - люди собрались, целая толпа, человек двести! На ровном месте! Оказывается, через полчаса затмение начнется. У тебя солнечные очки есть?
– Ты даже не спрашиваешь, как Эрик, - Хиля зашуршала, вешая что-то на крючок.
– Ну, и как Эрик?
– Между прочим, оклемался. Или Ласка помогла, или организм у него все-таки сильный. Слушай, а ты сейчас на лестнице никого не видел?
Я понял: это Зиманский, но странно, почему он не на службе. Мы-то в отпуске, а у него что, свободное посещение?
Голоса приблизились, открылась дверь комнаты, и Хиля, странно смущенная, вошла и поглядела на меня с упреком:
– Видишь, а ты говоришь - не открывай.
Зиманский заглянул вслед за ней, и я сразу заметил у него на лице выражение странного, беспокойного удовольствия, словно только что он устроил розыгрыш и вот-вот ждал результатов. На нем был повседневный костюм, который меня больше всего раздражал: светлый, мешковатый, больше похожий на пижаму.
– Привет, - я улыбнулся, покосившись на жену - она стояла, засунув в рот большой палец, и чуть покачивалась на месте. Это был признак сильного волнения.
Зиманский сделал серию каких-то гримас, которые можно было истолковать и как приветствие, и как досаду. Сгибаясь от тяжести, он втащил в комнату здоровенную картонную коробку, крест-накрест перевязанную толстым шпагатом, и с облегчением поставил ее на пол:
– Уф! Тяжелая, зараза. Это вам от меня - с некоторым опозданием, на свадьбу.
Я приподнялся:
– Только не говори, что это водка. Столько нам никогда не осилить.
– Ты так шутишь, что ли? Водка!
– он неуверенно хихикнул, и беспокойство на его лице вдруг выросло до чудовищных, почти неприличных размеров.