Белые Мыши на Белом Снегу
Шрифт:
"Ветеранов - чего?" - успел подумать я, но не спросил, чувствуя, что сейчас все опять исчезнет. Так и случилось.
Теперь на экране красиво горела витая золотистая свеча, и в ее неверном колеблющемся свете женщина, чем-то похожая на Розу, семейного инспектора, водила напряженными руками над стеклянным шаром. На секунду она подняла глаза и встретилась со мной взглядом. "Сестра Ольга, - произнес мелодичный женский голос, и заиграла музыка.
– Предсказание судьбы, определение и снятие сглаза и порчи, восстановление семей, помощь в бизнесе, лечение
Я, наконец, оторвался от изображения и обернулся. Хиля глядела на экран с изумленно-дурашливым выражением на лице, Зиманский же был очень серьезен, почти трагичен, и выглядел от того смешно.
– Как ты это сделал?
– поинтересовался я.
– Маленький кинопроектор?
– Ты что!
– Зиманский засмеялся.
– Это... не внутри ящика. Мы смотрим передачу из другого места.
"Телевизор" затрещал, картинка ненадолго пропала, потом вернулась в черно-белом цвете и без звука. Я снова увидел мужчину в рабочих штанах и женщину в ночной рубашке, они сидели за столиком кафе и о чем-то разговаривали, причем мужчина явно нервничал и курил резкими короткими затяжками.
Небо за окном начало светлеть, а яркий серп солнца оказался теперь направлен рожками в другую сторону.
– Кончается, - с легкой настороженной грустью сказала Хиля.
Изображение на экране задрожало, пошло полосами. На секунду появился звук, и я успел расслышать слово "суббота". Потом все исчезло.
Зиманский подошел к "телевизору", слегка постучал по черному корпусу, пощелкал кнопками. Влез на подоконник и без особой надежды подвигал "тарелку". Картинка больше не появлялась.
Я сидел, здорово озадаченный. Вообще-то это было похоже на обычное кино, и у меня возникло слабое подозрение, что где-то в комнате все-таки спрятан проектор, но такое было вряд ли возможно. Зиманский выглядел расстроенным, и все его жалкие попытки вернуть кино на экран только подтверждали это.
– Все, - сказал он, повернувшись к нам и разведя руками.
– Больше, кажется, ничего не будет...
Затмение кончилось. За окном сиял белый день, гомон стихал, толпа, видимо, расходилась по своим делам. Хиля бесцельно прошлась по комнате, улыбнулась:
– Ну, все так все. Ничего страшного, правда?
– в ее улыбке сквозило легкое разочарование, которое она пыталась скрыть.
– Да, ничего...
– пробормотал Зиманский и вдруг посмотрел на меня почти умоляюще: - Но ведь ты все видел, Эрик? Ты понимаешь, ч т о ты сейчас видел?
Мне захотелось его успокоить, и я сказал:
– Понимаю. Художественный фильм. Только не совсем понятно, что это была за бутылка, и при чем тут женщина с шаром...
– А, это реклама, - Зиманский махнул рукой и выключил "телевизор".
– Я вообще-то надеялся... но, видно, на таком расстоянии... Кстати, у меня даже версия есть: то, что мы успели увидеть, связано с затмением. Может, радиоволны отразились от луны?
В прихожей зашевелился ключ в замке, и мы с Хилей одновременно вздрогнули, сразу вспомнив свои страхи.
– Егор!
– моя жена впервые назвала при мне Зиманского по имени.
– Прошу тебя, погляди - кто там?..
Тот послушно выглянул в коридор, сказал кому-то "добрый день" и вернулся:
– Мама Эрика.
– Одна?..
– я почувствовал прилив холодного игольчатого страха.
– Вроде бы одна.
Мама процокала каблучками в сторону кухни, и я дернулся, чтобы пойти за ней, но не смог подняться со стула. Хиля послушно подхватила меня под руку:
– Ты уверен? Может, я схожу?
– Не надо, - я прислушался к шагам и понял, что мама сейчас придет сама.
Зиманский тоже это услышал и одним движением, снова напомнив мне фокусника, накрыл свой подарок занавеской.
Мама вошла, улыбаясь и вертя в руках неподписанный голубоватый конверт:
– О, все в сборе. Сынок, - улыбка ее сделалась счастливой, - тебе лучше уже? А нас, представляешь, отпустили затмение смотреть - все бюро, оставили только дежурного. Сказали, можно не возвращаться! Так что займусь-ка я пирожками, как считаешь?
– Письмо пришло?
– я кивнул на конверт.
– Не знаю, - мама весело развела руками.
– Мужчина какой-то отдал у подъезда. Бывает же такое!..
Хиля хотела что-то сказать, но промолчала, выразительно глядя на меня. Зиманский нервно переминался с ноги на ногу.
– Хорошо, - мама повернулась, чтобы идти.
– Через полчаса пожалуйста на чай, ребята.
– Вот так, - проводив ее взглядом, прокомментировала Хиля.
– Я же говорила!
– она покачала головой.
– Странный он, тот мужик. Глаза просто никакие... тухлые глаза, как у покойника...
– Вы меня простите, - сухо сказал Зиманский.
– Я заберу эту вещь и принесу вам завтра нормальный приемник. Не вышло так не вышло.
Через полчаса мы сидели за столом, и я не мог отвести взгляда от лежащего на окне конверта. Мама еще не вскрыла его, может быть, дожидаясь "отца". Или просто забыла в хлопотах. Но я-то помнил, и тревога моя все разрасталась. И еще - в нее вплеталась какая-то раздражающая мысль, связанная с загадочным ящиком
– А что там такое, на комоде?
– мама налила Зиманскому чашку чая.
– Не вы принесли, Егор? Интересная какая-то штука, большая... Новый приемник?
– Ну да, только он не работает, похоже... Ребятам вроде как на свадьбу подарил, и нате вам - бракованный.
– Безобразие!
– мама покачала головой.
– Дорогая ведь, наверное, вещь...
Мысль, которая беспокоила меня, вдруг обрела очертания. Это было очень просто: Зиманский не разбирается в радио, он вообще не технический человек, несмотря на свою феноменальную память, поэтому смешно предполагать, что эту штуку он собрал сам. Тогда - кто? И что за "другое место", откуда якобы велась передача?..