Белый барнаульский блюз. Петров и Сидоров идут к Иванову

Климов Вадим

Штуров был еще не старым, но молодость прошла. Интеллигент в нескольких поколениях, он не прикидывался народом. Да и не было в их дворе народа от сохи, если только приемщик бутылок, и то, глядя на его физиономию, можно было предположить, что за приемом бутылок кроется шпионская радиостанция.

Кто тут народ? Семья писателя Козлова или бывший представитель совмина по делам религии Лисенков? За последние двадцать лет в доме появились те, кого в девяностые называли «новые русские», но какие они русские, теперь не узнаешь, пятый пункт давно отменили.

Штурову

нравился их двор, морг и роддом. А так как он был из докторов, то для него это все родные стены. Не так давно к их половинке теннисного стола подошел солидный мужчина в спортивном костюме и долго наблюдал. Штуров сразу его узнал, бывшего начальника управления по культуре Кузьму Евсеевича. Он поздоровался с ним, Кузьма вежливо ответил. Но Штуров догадался, что его не узнали. И ладно, тем более в это время он проиграл Тишину свою любимую капроновую шляпу времен раннего Брежнева, которую тридцать лет назад выиграл у дяди жены в шахматы.

Тишин надвинул шляпу, чтобы не видеть Евсеича. Штуров и это заметил, но не понял в чем дело. Гриша еще молодой, чтобы знать Кузьму.

Есть в городе поэтесса НН, гениальная, спору нет, но сложной женской судьбы. У брата Штурова с ней был роман, а в последнее время многие считают, что у Тишина с ней романтическая повесть. Гриша тоже поэт, а еще талантливый критик, но какие у них связи с НН – неясно.

Гриша, прошедший филфак от звонка до звонка, не был обделен женским вниманием.

НН в Барике любили и бесспорно считали выдающейся поэтессой. Была в городе ее полная однофамилица, только ударение в фамилии ставила на другой слог. Те, кто любил первую НН, вторую, как правило, не читали.

НН взлетела на поэтический Олимп в ранней юности, на первом курсе университета. Она сразу начала выпендриваться и подстриглась наголо, а в стране еще стоял колом Советский союз. В кругах ортодоксальных советских писателей это вызвало шок. И бабушки на улице столбенели, видя лысую девушку, они не знали, что она поэт, думали – вернулся тиф.

Времена были смутные, коммунисты уже не могли, а новая власть еще не решилась на поднятие флага.

Флаг новой власти в городе поднял литератор, муж поэтессы Фариды. Он был безумно политизированным писателем и, кажется, в путч залез на администрацию и поднял знамя новой России.

Фарида тоже заметная литературная дама, экзальтированная поэтесса и подружка НН.

Так случилось, что три девушки-поэтессы – Фарида, НН и Веттка – вломились в местный литературный кружок в середине восьмидесятых и все ахнули от восторга. Некоторые тетушки взвизгнули и фыркнули, и даже шикнули, но фурий новой поэзии было не остановить. Веттка теперь в Аргентине, говорят, что скучает.

В этом артистическом мире Тишин и Штуров не пересекались и даже не шли параллельно. Тишин, по малолетству, сильно отставал.

Когда Кузьма Евсеевич появился второй раз, Штуров не удивился. Подойдя к столу, Евсеич спросил.

– Я хотел бы присоединиться к вашей игре. Надеюсь, вы не на деньги играете?

– Пожалуйста, но у вас стула нет, – ответил дворник краевой библиотеки Джоник.

Он вместо того чтобы мести площадь, забивал козла.

– Я в следующий раз могу принести, если разрешите?

– Приносите, – насторожившись, ответил Штуров.

Зачем почетный пенсионер интересуется игрой, было непонятно. Если хочет поиграть, то он не возражает. Тут все свои, даже Джоник. Он живет далеко, но работает рядом, и тусовщик старый, бездельник, конечно, но знатный, со времен «Кофейника».

«Кофейник» начался давно, еще даже до перестройки. Доисторическое было место. В то время детское кафе мороженого в центре города оккупировала молодежь. Куда ей было пойти? Не в подъезде же курить и пить вино. Подъезды тогда не закрывали, можно было спокойно бухать в подъездах, но они были заняты гопниками.

Детское кафе «Петушок» все называли «Кофейник», оно стало тусовочным местом. Кофе там был отвратительный, а мороженое хорошее.

К вечеру детей с мамашами становилось меньше и дальние столы занимали девочки с мальчиками, у них были свои причины собираться вместе.

Компания была разношерстная: гопники с ВРЗ и центровые девочки, работавшие манекенщицами. Были свои звезды, были тихие мышки, они гордились, что заходят в «Кофейник». В какой-то мере надо было набраться смелости зайти в это злачное место, где со слов старушек из соседнего дома, собирались «наркоманы и проститутки».

«Кофейник» все время пасли милиционеры, через дорогу было их управление. Кафе находилось в соседнем доме от кинотеатра «Россия» и в народе прикипело еще одно название тусовки – «У России». Тогда всю символичность этого момента никто не оценивал. Жили, тусили, звонили из автоматов подружкам и друзьям, находили квартиру на вечер. Слов «вписка» и «на хату» в этой атмосфере не было, не было среди них хиппи и уголовников. Хотя, молодых потенциальных правонарушителей хватало.

Курили во дворе дома, на веранде детского сада, пили вино на лавочках перед кинотеатром, иногда случались потасовки.

Бурная история «российской» тусовки началась примерно в 1983-84 году, а закончилась, наверно, в 1993-м. Там были музыканты и поэты, мелкие мошенники, студентки разных вузов и местные школьницы.

В большом зале кафе процессом рулила баба Зина по прозвищу «Говорящая голова». Когда она стояла за барной стойкой, было видно только ее голову.

Управляла всем буфетчица Жанна, крупная девушка с выдающейся грудью и маленькой белой фигней на голове, которую называли «наколка».

Все было родным. Чашки с отбитыми краями, кривые алюминиевые креманки, гнутые ложки.

«Говорящая голова» с грязной тряпкой, убирая крошки со стола, повторяла заклинание:

– Сидите тут, чо сидите?

«Кофейник» был в прошлом.

В прошлом у Джоника было три брака и с каждой женой по ребенку. Товарищ, работавший сторожем в библиотеке, пристроил его в дворники. Джоник хорошо играл в домино, а его друг Стас сидел ночами в библиотеке и писал роман.

Стас одно время жил в Москве, хотел стать популярным писателем, а потом вернулся в провинцию.