Белый Бурхан
Шрифт:
– Отделять надо стервеца, пока всех по миру не пустил!
Неслышной тенью скользнула в контору мужа Ульяна. Замерла на пороге, приложив руку к губам. Игнат неохотно вывернул голову: сказать что надо или Винтяй послал?
– Садись, жена, рядышком, не прислуга в доме. Что скажешь, каковы наши с тобой детки? Кренделями нас с тобой уже кормят, вскорости и до пирогов дело дойдет...
– Неслухи, батюшка!
– вздохнула Ульяна.
– Прямо беда! Меня уже давно ни во что не ставят, а теперич, вот, и на тебя - поперечные!
– Она отерла уголки глаз платком,
– Что порешим-то, как? Сызнова пуповину кажному резать?
– Думаю, вот. Посоветуй.
– Как ты, так и я... Может, в схиму нам с тобой пора? Вздрогнул Игнат. То же самое советовал ему сегодня и внутренний голос, идущий от самого господа. Значит, как в молодости их души с Ульяной пели ангельски, так и сейчас поют?
– Того и ждут, супостаты! Покорить родителей, ногами их истоптать!..
– Господи! Что делать-то?
– Отделять надо Винтяя.
– Порвут ить друг дружку при дележе!
– Пусть рвут.
Глава седьмая
УЗЕЛОК НА ПАМЯТЬ
Дельмека полицмейстер допрашивал в присутствии доктора и священника, и потому результат оказался нулевым:
упрямый парень отрицал все, даже свое знакомство с Бабинасом.
– Напрасно ты так, братец!
– рассердился в конце концов Богомолов. Бабинас сам был у того костра, где ты рассказывал о Техтиеке. Очную ставку будем делать?
Дельмек не знал, что такое очная ставка, и сначала испугался, решив, что грозный начальник с большими усами собирается лечить его глаза, может быть, даже дать ему такие же стекла на шнурке, как у доктора, и отчаянно замотал головой:
– Я хорошо видит! Далеко видит! Ночью видит!
– Тьфу, балда, - рассмеялся полицмейстер, - я ему про Фому, он мне про Ерему!.. Бабинаса узнаешь, если я его приведу?
Дельмек неопределенно пожал плечами:
– Сеок спросить надо, про отца-деда узнать...
Богомолов отступил: свидетельство Бабинаса было зыбким, да и сам Дельмек не внушил ему никаких подозрений - обыкновенный тупой и недалекий теленгит, у которого, действительно, нет и ничего не может быть общего с грозным бандитом Техтиеком! У того - головорезы, силачи, а - этот?
Доктор и священник не стали переубеждать гостя из Бийска, подтвердив в один голос, что последние две недели санитар Дельмек никуда со двора не отлучался...
Допрос полицмейстера не напугал Дельмека, но насторожил: русские полицейские что-то пронюхали и Техтиеку надо как-то сообщить об этом. Но как и через кого? Техтиек сказал, что он сам его найдет!.. Что же до Бабинаса, то Дельмек, действительно, его не видел, не знал, ни у какого костра ни с кем не говорил о Техтиеке...
А ночью лег снег и за день не растаял. К вечеру запуржило, ударил мороз. И хотя зиме было еще рано воцаряться на земле, но это был хороший повод выбраться из дома. Отпросившись у доктора, Дельмек взял ружье и встал на лыжи.
– Смотри!
– предупредил его Федор Васильевич.
– Снег еще мелкий, не все закрыл! Налетишь на камень или корягу!
Дельмек только усмехнулся.
Он знал, что именно сейчас, когда снег еще мелок, а морозы
У опушки леса он сразу же заметил лыжню, хмыкнул. На охоту явно ушел алтаец: у русских лыжи длиннее, тоньше и совсем голые, не подбитые мехом. В большом снегу на русских лыжах можно утонуть, а на горки приходится не входить, а взбираться, смешно раскорячив ноги. А на алтайских - иди себе и иди, мех держит!
Дельмек жадно втянул воздух, отдающий каплями, которые пьет Галина Петровна, когда рассердится на мужа за его споры с попом. Но тут же ноздри Дельмека уловили в запахах и постороннюю примесь: прелой кожи, промасленного железа и табака. Запах был чужим и ни у кого в деревне его не было - кержаки воняли потом, тряпками, дегтем и чесноком; алтайцы - кислыми шубами, дымом и аракой. А промасленным железом могли пахнуть только ружья и капканы. Но ружей в деревне было все два - у доктора и Дельмека, капканов вообще ни у кого не было. Зверя алтайцы и кержаки ловили петлями, деревянными давилками и ходили на промысел за белкой, лисой или зайцем обязательно с собаками. Собачьих же следов рядом с этими, лыжными, не было...
Он не любил загадок в лесу! Человек должен делать все открыто, если он настоящий охотник. Но какой охотник оставит столько лишних запахов в лесу, которые чувствует даже он, Дельмек, а уж зверь-то и подавно почует!
Версты через две, пройдя лес по краю, Дельмек уже начал забывать о загадочной лыжне, как снова наткнулся на нее. Остановился, обследовал, стукнул себя кулаком в лоб:
– Гнилая башка! В другую сторону надо было уходить, к урочищу Уймон! Человек ушел в Чендек, значит, и пришел оттуда! Что я, привязанный к нему?
Но вернуться назад - испортить охоту. Может, повернуть на Коксу? Но какая там охота... Там большая деревня неподалеку, полная русских, которые уже вынесли из леса все, что бегает и летает... Не везет Дельмеку! Второй раз выходит на охоту в этом году, и снова судьба против него...
Переступив ногами, Дельмек взял в сторону от чужого следа. Теперь еще высоко стоящее солнце светило Дельмеку в левую лопатку и бросало на снег отчетливую тень.
Она как бы вела самого охотника, чтобы не сбить его с пути. Смешно: настоящего алтайца сбить с пути в лесу или в горах, где он - хозяин! Настоящий алтаец всегда относится с презрением к тем русским, что плутают на горных или лесных тропах и, случается, гибнут в двух шагах от жилья...
Снова тот же след перечеркнул Дельмеку дорогу!
– Ну, кермес!
– обозлился охотник.
– Попробуешь ты моего приклада, всю жизнь косоротый!
И он решительно поставил лыжи в чужой след.
Капсим Воронов вконец извелся! Составленный им за ночь коленопреклоненный лист не возымел должного действия на единоверцев, и они чуть было дружно не отвергли его. Первым помотал головой Панфил:
– Двенадцать треб! Да ты в уме ли?
– По грехам нашим и перечет. Что делать: грешны!