Белый Бурхан
Шрифт:
Визит полицмейстера был своевременным и для отца Лаврентия позарез нужным, чтобы обратить взор власть охраняющего на нигилистскую сущность доктора Гладышева. Но Богомолов с первого же раза от попа отмахнулся, а второго раза не случилось - проехал мимо, забыв про свои обещания...
Может, к жандармам теперь за вспомоществованием обратиться отцу Лаврентию?
Человек лежал, распластавшись на снегу, лицом вниз. Одна его лыжа воткнулась стояком в снег, другая, неловко подвернувшись, была на ноге. В двух шагах от лежащего валялось новенькое ружье. Вся
Дельмек сбросил лыжи, перевернул мертвеца. Лицо было незнакомо, да и узнать его трудно: залито кровью и развернуто, как книга...
– Хороший удар!
– вздохнул Дельмек.
– Кто же его так? За что?
Еще совсем недавно человек этот был жив и торопился уйти от погони. Кто гнался за ним, кому он был нужен?
Дельмек выпрямился, по обычаю русских, провожающих покойников в вечный аил, снял шапку.
– Надень шапку, Дельмек!
– услышал он за спиной знакомый насмешливый голос.
– Этот Анчи не стоит твоего сострадания! Он - мерзавец и предатель!
Дельмек обернулся, держа шапку в руках.
– Техтиек?
– Дельмек надел шапку и машинально сбросил ремень ружья с плеча.
– Это ты его убил?
– Его убило небо. А я только выполнил волю бур-ханов!
Техтиек спешился, подошел, положил руку на винтовку Дельмека, нахмурился:
– Ты хочешь застрелить меня?
– Нет, я не убийца. Я - охотник. Я шел по следу, который меня привел к нему... Он не выполнил какой-то твой приказ?
– Он только нарушил мой приказ. Еще летом.
– Почему же ты убил его сейчас?
– Нарушение приказа привело к смерти людей на
прииске.
Дельмек кивнул. Он уже слышал, что на прииске Бобровском были убиты в перестрелке какие-то алтайцы. К
тому же с оружием...
– Вот так, Дельмек... Тебе что-нибудь нужно от меня? Дельмек отрицательно покачал головой.
– Тогда я тебе дам совет. Хороший совет!
– Техтиек кивнул на убитого. Не повтори его ошибки.
– Тебя ищет Богомол, Техтиек. Он допрашивал меня. Говорил, что меня знает какой-то Бабинас...
– Бабинас?
– Техтиек покачал головой.
– Я не знаю никакого Бабинаса... А Богомолов ищет меня уже семь лет.
Прощай.
Солнце скатывалось на вторую половину неба. Оттуда оно начнет падать быстрее, торопясь на покой. Солнцу тоже легче идти с горы, чем в гору...
Дельмек вышел на опушку леса, увидел старый след и невесело усмехнулся. Анчи сумел лыжней завязать свой узелок жизни. Но этот его узелок будет помнить теперь всю жизнь другой человек, пока и его голову за какой-либо промах не снесет меч Техтиека.
Глава восьмая
НОВООБРАЩЕНЕЦ
Торкош не стал утруждать себя поисками жилья. По совету работников-алтайцев, живущих у Лапердина, он занял пустующее уже три зимы кое-как сложенное неуклюжее строение пастуха Сабалдая, на самом краю Бересты. Осмотрев его, Торкош повеселел: если немного подправить, то
Одолжив за два рубля телегу у кержака Лариона, Торкош съездил в лес, наломал сушняка, набрал несколько мешков сухих шишек, надрал березовой коры, надергал охапку соломы из прошлогоднего стога и в один вечер соорудил себе очаг и постель. Потом, переночевав на голодное брюхо, отправился поутру в лавку. Но там лавочник Яшка сразу же огорошил его отказом:
– Будешь у отца или брата в работниках, тогда будет тебе и кредит на харч! А так - катись колесом!
– Какой кредит?
– удивился Торкош.
– Каким колесом? У меня деньги есть!
Десятку Яшканчи Торкош уже почти всю истратил, пришлось с дрожью в душе начать трату денег Техтиека. Увидев красненькую, Яшка недоверчиво посмотрел ее на свет, покрутил головой:
– Жирно живешь! Я уж и не помню, когда в чужих руках такую крепкую деньгу видел!
У себя дома Торкош все расставил по своим местам:
бутылки в один угол, еду - в другой, табак и кисет засунул в карманы, сдачу вместе с остальными деньгами - в специально выкопанный тайник. С этого дня он зажил припеваючи - куда лучше, чем там, в лесном своем, жилище, где его кормили и поили пастухи.
Целыми днями он теперь только и делал, что ел, пил, курил трубку у костра; спал, когда тот гас, а утром все начинал заново - срывал зубами пробку с бутылки, вливал в себя хмельное, крякал со смаком, мотая головой... Так он обживался дней пять, не думая ни о чем. Его никто не беспокоил друзьями Торкош еще не обзавелся, в работники к Лапердиным не нанялся... Как только кончилась выпивка и съестные припасы, Торкош прихватил пустые корзины, направился в знакомый уже переулок. Но лавочник Яшка, забрав корзины, покрутил головой, не взглянув на десятку Торкоша и на серебряный полтинник, которым тот щелканул о прилавок:
– Отец и за деньги не велел тебе отпускать харч!
– Как не отпускать?
– удивился Торкош.
– Почему?
– Иди к отцу, он скажет.
И на этот раз Игнат принял Торкоша хорошо: поздоровался за руку, пригласил в горницу, усадил за чай. Потом, когда насытились, спросил:
– Ну, что надумал, Толька?
– Отдыхать буду. Араковать. Трубку курить. Игнат рассмеялся, достал из нагрудного кармана две десятки, положил их на стол, разгладил пальцами:
– Вот твои деньги. Были у тебя в кармане, теперь у меня.
– Как у тебя?
– поразился Торкош.
– Одну я пастухам давал, другую в лавку Яшке!
– А лавка чья? Моя. Пастухи тоже мои. Значит, все твои деньги, сколько бы их не было, скоро станут мои... Понял?
Торкош дрогнул ресницами, растерянно развел руками:
– Понял! Все в деревне - твое. Так?
Игнат наклонил голову:
– Угадано.
– А я не твой!
– торжественно сказал Торкош и поднялся от табуретки. И за мои деньги Яшка должен давать мне все!
Игнат устало махнул рукой: