Белый Бурхан
Шрифт:
– Угощайся, доромба. Я знаю и помню обычаи. Да, старый лама знал обычаи: пропустил гостя раньше, чем вошел сам, кивнул на белую кошму хоймора для почетных гостей, угостил кумысом и сразу же захлопотал по хозяйству, не забыв протянуть Бабыю хорошо раскуренную трубку и пообещав:
– Будет и чай, будет и мясо - бухилер. У соседа осталось, он мне одолжит...
Все это Бабый пропустил мимо ушей - его волновала только тайна пятого комплекта Ганджура.
Скоро сада Мунко куда-то ушел и долго не возвращался. За это время Бабый успел искурить табак в трубке, осмотреть нищенское убранство юрты и
Ближе к вечеру вернулся сада Мунко и сообщил, что сосед согласен поговорить с доромбой, хотя и не любит лам, от которых натерпелся, когда был ховраком.
– Сосед не нужен мне, - не выдержал Бабый.
– Я жду твоего рассказа о книгах! Лишний человек - лишние слова, а у меня мало времени, сада...
– Я мало что знаю, доромба. А он знает всю историю - сам печатал тайный комплект Ганджура.
Бабый покачал головой: видно, этот удивительный старик решил совсем доконать его своими неожиданностями! В больших монастырях для Бабыя не было тайн, а здесь- одна за другой, как кони в табуне!
– Я позову его?
Бабый поспешно согласился, не зная, куда девать вдруг ставшие лишними руки. Старый лама вернулся с высоким и еще сравнительно молодым монголом, одетым в серый стеганый дэли и подпоясанный пестрым терликом. Сняв остроконечную шапку, он низко, но с достоинством поклонился, потом протянул крепкую ладонь и назвал свое имя:
– Цэрэниш. Сада Мунко сказал, что вам, лама, можно верить.
Бабый смутился - и от протянутой руки и от непосредственности гостя: такая откровенность и дружелюбие должны оплачиваться теми же монетами, а к этому Бабый не привык. В дацане даже стен надо опасаться, а уж людей - тем более...
– Разве тайна Ганджура, Цэрэниш, представляет для вас и для меня какую-то опасность?
– Не для меня и не для вас, лама. Опасность грозит книгам. Их уже хотели украсть или отнять силой. Мне самому приходилось прятать Ганджур от жадных глаз лам Иволгинского дацана.
Бабый хмыкнул и увел глаза в сторону: монгол был прав.
Всего четыре комплекта Ганджура продала Лхаса бурятам. Тибетская казна не принимала русских золотых монет нового чекана с царственным орлом, и их пришлось переплавлять в слитки, равные по весу каждому тому. Так было изготовлено четыреста тридцать два слитка, на которые ушло сто сорок пудов золота, что сразу же сделало новые русские империалы редкостью.
В Лхасе на русского орла никто не посмотрел, хотя и не все монеты расплавились полностью: ламы страны богов остро нуждались в золоте, и торговля святыми символами не очень смущала их. И хотя дорога в Тибет по-прежнему оставалась закрытой для миличасов-чужеземцев, для купцов ее открыли по личному распоряжению одного из лам-правителей страны Ти-Ринпоче*.
* Ти-Ринпоче был заместителем далай-ламы по светским делам. И позднее, когда англичане вошли в Лхасу и Тубдань Джямцо был вынужден покинуть Тибет, этот высокий лама подписал с захватчиками печально знаменитый Лхасский договор - позорнейший акт начала XX века.
Вот
Так четыре комплекта Ганджура попали к бурятам. Но эта покупка опустошила кассы дацанов, и было решено два комплекта драгоценных книг перепродать калмыкам за еще большую цену.
– И их продали?
– спросил Бабый. Цэрэниш пожал плечами:
– Я точно не знаю, но слышал от надежных людей, что двести шестнадцать книг не попали ни в Иволгинский, ни в Агинский дацаны. Других же крупных монастырей у бурятов нет.
– А пятый комплект, который здесь, в дугане?
– Пятый нам достался даром. Он незаконный.
– Подделка?
– Нет, он отпечатан с тех же досок и в то же время, что и первые четыре. Я был одним из трех ховраков, которые его печатали по ночам и прятали отдельными листами под досками пола. А потом так же, частями, переправляли домой... Здесь, в дугане, сада Мунко собрал все листы в тома и переплел их в доски и ткани. Переплеты разные, как и листы, но это настоящий Ганджур!
Вошла женщина, по-видимому жена Цэрэниша, принесла на деревянном блюде дымящийся бухилер, вопросительно посмотрела на старика. Но тот отрицательно покачал головой:
– Нет, Должид. Наш разговор не для женских ушей. С мясом покончили быстро. Даже сада Мунко не устоял перед ароматным куском, хотя зубов у него не было и
мясо приходилось подолгу мять деснами.
– Кто же провел караваны с золотом и книгами?
– Кто-то из Агинского дацана. Мне называли имя, но я его не запомнил. Цэрэниш сокрушенно развел руками - Не тем у меня голова забита, лама! Я ведь вскоре после этой истории удрал из дацана и сменил имя...
– Может, Туманжаргал провел караваны?
– спросил Бабый.
– Нет, он вывозил незаконный Ганджур. Да и нет у него таких связей с голаками и тангутами, с доньерами и стражниками
– Караваны провел Баянбэлэг!
– твердо сказал сада Мунко.
– Он сам был бандитом-голаком, и только ему могли поручить такое дело! Потом его ширетуй Жамц убрал с дороги..
Утро для Бабыя было хорошо уже тем, что давало возможность взять в руки первый из ста восьми томов Ганджура и развернуть его шелковые одежды...
Есть книги, о которых ходили и ходят легенды. Взять. к примеру, десятитомное сочинение Сайндужуд. Все листы его из серебра, а буквы вчеканены золотом. Над каждой пластиной мастер работал год. На изготовление всего комплекта было истрачено три с половиной пуда золота и тридцать семь пудов серебра.