Белый хрен в конопляном поле
Шрифт:
В уши, ноздри и даже нижнюю губу вставлены были маленькие блескучие серьги.
Посреди наголо обритой головы торчком стоял волосяной гребень, причем волосы были окрашены в ярко-малиновый цвет.
Нетрудно догадаться даже всего с трех раз, кто из двоих был Тихоном, а кто — Терентием.
Стремглав, успокоенный было совиньоном, враз протрезвел.
— Ты что с ними сделала, старая ведьма? Разве допущу я, чтобы этакие пугалы нашу державу позорили?
— Остынь! Нынче в Плезире вся молодежь так ходит, особенно учащаяся. Пусть эти бонжурцы знают, что посконичи
— Ну, прости, прости, бабушка, хрен с тобою! Раз ты так говоришь, будь по-твоему. Мне-то за бонжурской модой следить некогда было. Только ведь одежда с прической человека не делают. Они ведь и вести себя должны соответственно!
Фрейлина Инженю сделала близнецам знак рукой, и Тихон сладким голосом заблеял песню про любовь и мир во всем мире, а Терентий, выставив на каждой руке указательный палец и мизинец «козой», начал хриплым голосом ругаться не только в медвежье ухо, но и в клон, в ген, в зафаканный истеблишмент.
— Видишь, переимчивые какие? — с любовью сказала бабка. — Ты в юности тоже такой был…
— Подтверждаю, — сказал горбун. — Да ты, матушка моя, волшебница! У них ведь даже фигуры разные получились!
Но бабка Инженю комплимент не приняла:
— Была бы я твоя матушка, так давно бы с горя удавилась…
— Батюшка, — проникновенно сказал Тихон, — можно нам с собой Василька взять? Он без нас заскучает.
— Можно, — сказал король. — Более того, когда этот гаденыш покинет посконские пределы, я хоть спать буду без кошмаров.
И вдруг пригорюнился:
— Значит, завтра с утра — в дорогу…
ГЛАВА 13,
Белого коня звали Лебедком, черного — Воронком.
— Жалко батюшку, — сказал Тихон, покачиваясь в седле. — Жалко Ироню. И бабушку Чумазею жалко. Как они там без нас?
— А мне так никого не жалко, кроме доброго коня, — ответил Терентий. — Ты, Ти… то есть Леон, помни, что он в таком же возрасте покинул родимый дом. И не пропал. Вот денег у нас маловато…
Как ни упрашивал Терентий отца выдать им, кроме подорожных, и плату за обучение. Стремглав был непреклонен.
— При посредстве торгового дома Кувырканти перечислю через подставное лицо прямо на счет Академии. Деньги-то немалые! Вы хоть эти-то, какие есть, сберегите! Не то ночевать будете в чистом поле натощак!
Посконские дороги при мужицком короле стали, во-первых, проезжими, а во-вторых, безопасными. Любой путешественник мог теперь смело проезжать через бывшие разбойничьи деревни, сохранившие, ради памяти, прежние романтические
Но без разбойников стали посконские дороги и неимоверно скучными.
Едешь, едешь — и все одно и то же. Леса сменяются полями, поля — лесами, низины — пригорками пригорки — низинами. Изредка попадется навстречу купеческий обоз — остановишься, поговоришь о погоде, о том, на каких постоялых дворах еда дешевле, а перины мягче. Купцы одобряли цель странствия братьев, желали им успехов в учебе и личной жизни.
— Зря батя назвал державу нашу Гран-Посконь, — сокрушался Тере… то есть Парфений. — Была бы она у нас Пти-Посконь, так давно бы уже кончилась…
— Не смей такие слова говорить! — гневался Леон-Тихон. — Оттого она и великая, что нет ей ни конца, ни краю! Но все же плохо, что приступаем мы к заграничному учению, не испытав рыцарской доли, не заступившись за слабого, не наказав насильников и маньяков…
— Ну, я-то по рыцарству не сокрушаюсь, — отвечал Терентий. — С ихним уставом нынче пропадешь. А вот пошалить на большой дороге не помешало бы, деньгами разжиться…
Василиск Василек сладко спал у Тихона за пазухой. Хоть и говорящий он был, но неразговорчивый, да и разговоров у него было всего два: еда и сон.
Чтобы тоже не уснуть, Терентий завел веселую песню лесорубов:
Мимо нашей лесосекиПроходили гомосеки.Говорили гомосеки:«Нужно жить, как древни греки!»Всем ребятам с лесосекиПолюбились гомосеки,И остались гомосекиВ лесосеке жить навеки!— Что-то нас ждет впереди? — вздохнул Тихон.
Впереди, из-за поворота, медленно выезжал очередной обоз. На четырех телегах везли крепкие дубовые бочки.
— Винца прикупим! — оживился Терентий.
Пить совиньон отец им накрепко запретил, а разбавленным вином порою баловал.
Но люди, сопровождавшие обоз, на купцов никак не походили — это, были четверо обычных пеших стражников с алебардами.
— Что везете? — высокомерно поинтересовался Терентий.
— То ли сам не видишь? — откликнулся старший стражник. — Арестантов везем на расправу к тюремщику Гуину. Ровно сорок бочек. Проезжай, не останавливайся, разговаривать с заключенными запрещено…
Не все порядки и обычаи, бытовавшие в старой Посконии, отменил Стремглав. Разумеется, ни тюрем он не упразднил, ни чисто посконского способа перевозки узников в бочках. Способ такой тем хорош, что исключает возможность побега или сговора, да и конвоя большого не требует.
Но королевичи наши росли во дворце и о столь низких материях знать не знали.
— Ты… ты как смеешь так разговаривать? — вскипел Терентий.
— Помалкивай, сопляк, не то сам в такой же бочке очутишься! — сказал стражник и замахнулся алебардой так, что Воронок взвился на дыбки.