Белый обелиск

Рэйда Линн

– А ну стоять, - приказал Ольгер таким тоном, что Свиридов сперва замер посреди гостиной, и только потом подумал, что он, собственно, сделал не так.
– Обедать ты не собираешься?

– Простите, ройт. Я не хочу.

– А почему?

– Не голоден, наверное.

– Последние _четыре дня_?

– Нет. Я сегодня ел, ройт Ольгер.

– Да, это я заметил по твоим ввалившимся щекам, - фыркнул мужчина.
– А как ты "ел", я видел. Кусок хлеба с сыром и стакан воды. Какого лешего?.. Если так будет продолжаться, то соседи скажут, что я своих людей голодом морю.

Альк посмотрел на ройта с удивлением.

– Сюда же никто не заходит,

ройт.

– Тьфу, бестолочь, - поморщился мужчина.
– Шагай на кухню и поешь по-человечески. Можно подумать, что мне больше делать нечего... а, ладно.

Оборвав себя на полуслове, Ольгер махнул на Свиридова рукой - катись, мол.

Впервые за несколько дней в душе Алька шевельнулось возмущение. Что это получается? Мало Хенрику Ольгеру того, что Альк без возражений выполняет все его приказы, так теперь его так называемый "хозяин" еще собирается ему указывать, когда и что он должен есть. Что дальше? Пожелает контролировать, с какой ноги Свиридов встал с постели?!

Альк пришел на кухню, раздраженно плеснул в глиняную миску чечевичной похлебки - на самое донышко, только чтобы ройт Ольгер потом не придрался, что его распоряжение не выполнили, и стал возить в миске деревянной ложкой.

– Эй, Альк, - окликнули Свиридова. Он вскинул голову и увидел стоявшего в дверях Ольгера. Тот привалился плечом к притолоке и смотрел на собеседника со странным выражением сочувствия.
– Я понимаю, в чем проблема. Я почти два года был в плену у белгов. Почти в том же положении, что ты теперь, но только хуже. В самый первый месяц в рабстве мне не то что есть - жить не хотелось.

Альк уронил ложку в суп.

– Вы были в рабстве?!

Ройт слегка прищурился.

– Был.

Отодвинул рукав и продемонстрировал едва заметный след вокруг запястья. Александр запоздало удивился, что он не заметил его раньше. Вероятно, потому, что слишком не рассчитывал увидеть что-нибудь подобное.

– И вы... сбежали?

– Не совсем, - качнул головой ройт.
– Когда я попал в плен, я был серьезно ранен и не мог даже ходить. Тот человек, который заплатил за право взять меня к себе, не дал мне умереть. Он знал, кто я такой, и потому рассчитывал, что, когда я встану на ноги, я буду учить его сыновей фехтованию. Он предложил мне договор - я обучаю их три года, а потом он возвращает мне свободу.

Альк поморщился. Ну Ольгер, нашел, с чем сравнить. Он знал, что рано или поздно попадет домой, и даже в рабстве занимался делом, которое ему определенно нравилось.

– ...Естественно, я отказался, - спокойно закончил Ольгер.

– Почему?
– вытаращил глаза Альк.

Ольгер повел плечом.

– Белги - наши исконные враги. Я не могу учить владению оружием того, кто потом обратит его против моей страны.

– И ваш хозяин не пытался вас заставить?
– спросил Альк скептично. Опыт жизни в этом мире научил его, что принципы или желания прислуги здесь в расчет не принимались.

В глазах Ольгера мелькнул какой-то странный огонек.

– Нет, - мягко сказал Хенрик - с недоступной пониманию Свиридова иронией.
– Он не пытался меня принуждать.

Ольгер едва не улыбнулся, когда мальчишка подозрительно спросил, не попытался ли его бывший хозяин настоять на своем. Хенрика привезли в усадьбу белга на рассохшейся подводе. А до этого из него восемнадцать дней пытались выбить правду - сколько инсарских корпусов форсировало реку Сош, пока отряд Хенрика Ольгера отвлекал противников на противоположном берегу. В конце концов им все же удалось

узнать количество прорвавшихся инсарцев. Но - не от него.

И когда Ольгер, улыбнувшись черными разбитыми губами, сказал "нет", его новый хозяин, заплативший за полубесчувственное тело на подводе восемьдесят синклеров - гораздо больше, чем стоила жизнь обычного раба - с минуту молча постоял над ройтом, а потом ушел.

Белги порой бывали исключительно жестоки. Но вот дураками их еще никто не называл.

– Меня пытался вынудить давать уроки фехтования не сам хозяин, а его старший сын, - сказал ройт Ольгер, ухмыльнувшись.
– Потом, уже после того, как я оправился после своей... болезни. Парню было лет тринадцать, и ему покоя не давала мысль, что предназначенный для него с братьями учитель носит воду или чистит овощи на кухне. Он решил, что не мытьем, так катаньем добьется от меня чего-нибудь полезного. Он выбрал удобный момент, когда нас с ним никто не видел, взял палку и попробовал меня ударить. Я отобрал палку и сломал ее - а на второй день повторилась та же самая история. Мне это начало надоедать, так что я сунул его головой в сугроб и дал хорошего пинка. Я был уверен, что он пойдет жаловаться своему отцу, но ничего подобного. Меня никто не трогал, и я понял, что он никому ничего не сказал. А когда подобная история произошла еще раз, до меня дошло, что я уже учу этого парня - хотя, разумеется, не совсем так, как это представлял его отец. Я понял, что так дело не пойдет.

– И тогда вы сбежали?..
– предположил Альк. Ольгер едва заметно усмехнулся. Тема о побеге явно занимала его собеседника превыше всего остального. Вероятно, хотел выяснить, как должен убегать из рабства _умный_ человек. У самого-то парня с планами побега выходило плохо.

– Нет, сбежал я куда позже. А тогда я просто перестал ему отвечать. Первое время он даже не понимал, в чем дело. Потом разозлился и решил, что у него получится меня заставить.

– Разве у тебя нет чести, что ты позволяешь себе бить?..
– голос темноволосого парнишки был высокомерно-безразличным, как и полагается знатному человеку, обращавшемуся к серву, но глаза сверкали от негодования. Казалось, что эти глаза вот-вот прожгут у Хенрика в спине дыру.

Ольгер поднял топор и расколол еще один чурбак.

– Эй! Разве ты меня не слышишь, серв? Отвечай, когда с тобой разговаривают!

– Ну, раз мы говорим о чести, вспомни, что за это утро ты уже три раза нападал на безоружного.

Подросток вспыхнул.

– Это не одно и то же! Ты сильнее, даже когда безоружный. И я уже видел, как ты отбираешь эту палку, когда хочешь. Может быть, ты думаешь, что я кому-нибудь пожалуюсь? Не бойся. Я не побегу рассказывать отцу!

– Я знаю, - усмехнулся Ольгер, выкатывая из поленницы еще одно бревно и взгромоздив его на козлы, чтобы разрубить на несколько поленьев.

– Но сражаться ты не будешь?
– раздраженно донеслось у Хенрка из-за спины.

– Нет, не буду, - согласился Ольгер, уже зная, что мальчишка сейчас оседлает своего любимого конька.

И не ошибся.

– Потому что у тебя нет чести! Только человек без чести может допустить, чтобы его били палкой, как собаку.

Ольгер отложил топор и обернулся. Он серьезно опасался, что от серенад на тему "у тебя нет чести" у него в конце концов поедет крыша. Хенрик слушал их последние три дня и понял, что занудство большинства учителей в кадетском корпусе - ничто в сравнении с упорством малолетнего паршивца, возжелавшего во что бы то ни стало обучаться фехтованию.