Белый обелиск

Рэйда Линн

Обычно необходимость менять своему "хозяину" приборы или наполнять его бокал буквально выводила Алька из себя, но на сей раз он напрочь позабыл почувствовать досаду - слишком соблазнительной была возможность ненароком заглянуть в раскрытый медальон. Наливая каффру в чашку, он скосил глаза и увидел маленький овальный портрет, написанный в такой живой манере, что Альк озадаченно сморгнул. С портрета на него смотрела девушка, выглядевшая немного младше Алька, с тщательно уложенными пепельными локонами и огромными, чуть-чуть испуганными серыми глазами.

– Моя бывшая невеста, - неожиданно сказал ройт Ольгер, от которого, оказывается, не укрылся любопытный взгляд в сторону медальона. То ли дело было в свежей каффре,

то ли созерцание портрета привело мужчину в задумчивое настроение, однако он, похоже, не сердился.

Альк заметил, что лицо у Хенрика осунулось, а взгляд сделался непривычно-грустным, и, не удержавшись, брякнул:

– Она умерла?..

Ройт вздрогнул, словно пробуждаясь ото сна.

– Нет. Она жива и сейчас замужем за моим братом. Это очень давняя история.

Ольгер сжал ладонь, и медальон захлопнулся, тихонько щелкнув. А мужчина взял наполненную Альком чашку, отпил маленький глоток и с одобрением кивнул.

– Отлично. Кто бы мог подумать...

Хенрик даже улыбнулся - почти так же, как обычно. Все, казалось бы, вернулось на круги своя, но темные глаза мужчины словно затянуло пленкой льда. И выглядело это жутковато.

– Это тот самый брат, который не считает вас достаточно серьезным человеком?..
– спросил Альк. Лучше пусть Ольгер злится на его дурацкую назойливость, чем и дальше сидит с таким видом.

Ройт поставил чашку с каффрой и вскинул на Свиридова бесконечно удивленный взгляд. Кажется, если бы с ним вдруг вздумала заговорить бронзовая мантикора с мраморной каминной полки - даже это озадачило бы его меньше, чем замечание Алька.

"Доигрался?..
– мысленно спросил себя Свиридов.
– Нашел, о ком беспокоиться. Вот сейчас он просто съездит тебе в ухо - тогда и посмотрим, кто больше нуждается в сочувствии".

Но, похоже, в этот раз все шло наперекосяк, поскольку ройт внезапно усмехнулся.

– Да, тот самый.

"Пронесло. Оттаял!..." - с облегчением подумал Альк.

– Подай вина, - внезапно приказал ройт Ольгер. Альк подал ему стоявшую на подоконнике бутылку, и мужчина, вытащив зубами пробку, сделал несколько больших глотков прямо из горлышка. Это настолько не вязалось с аристократичной сдержанностью Хенрика, что Свиридов, позабыв о вежливости, ошалело вытаращил на него глаза.

– Сядь, - последовал новый приказ.

Альк опустился на соседний табурет, с каким-то завороженным вниманием следя за тем, как его "господин" за несколько приемов осушает пыльную пузатую бутылку.

– ...Когда делали этот портрет, ей было лет шестнадцать, - без всяких переходов сказал Хенрик. Глаза у него остались совершенно трезвыми, но это были глаза человека, из которого пытаются извлечь застрявшую когда-то давно пулю.
– Мне его прислали, когда дядя и другие родственники устраивали наше сватовство. Я в это время воевал на западной границе. Прошел целый год, прежде чем та кампания закончилась, и только тогда я поехал в их поместье, чтобы обручиться с ней по-настоящему, а потом увезти к себе домой. Наши семьи давно собирались породниться, но мне было наплевать. Мне было двадцать четыре года, и я влюбился в нее с первого же взгляда - не считая многомесячных разглядываний этого портрета, разумеется. Она тоже меня полюбила - ну, по крайней мере, так мы тогда думали. На деле-то все было совершенно по-другому. Ей целыми месяцами говорили, что я ее будущий супруг, расписывали в самых ярких красках мои подвиги в Кронморе, и, естественно, она вообразила себе рыцаря без страха и упрека. А потом влюбилась в собственные вымыслы. Не могу упрекать ее за это, ей было всего семнадцать, а я делал все, чтобы укрепить в ней это наивное детское восхищение, которое я посчитал любовью. Одним словом, я привез ее домой, потом уехал на три месяца в свой лагерь - а когда вернулся, обнаружил, что она, сама того не замечая, уже по уши влюбилась в моего младшего

брата. Найтану в то время было девятнадцать - то есть они были почти сверстниками. Он сопровождал ее во время верховых прогулок, раскачивал на качелях и катал по озеру на лодке. К моему приезду все это зашло уже настолько далеко, что он всерьез подумывал украсть ее из-под венца, сбежать с ней вместе в приграничье и навсегда отказаться от нашего родового имени.

Ольгер поморщился.

– Редкостный все же остолоп - мой братец. Убежать с любимой женщиной - это, конечно, очень поэтично, но вряд ли он хотя бы приблизительно представлял себе, что его ждет. Всеобщее презрение, вечная бедность, постоялые дворы с клопами... о какой любви тут может идти речь? Я ведь неплохо знаю брата. Он хороший человек, и даже добрый... в своем роде. Но такой же черствый, как и наш отец.
– Ольгер невероятным гуттаперчевым движением достал до подоконника и прихватил с него еще одну бутылку. Пробка хлопнула, как новогодняя петарда.
– В день, когда он осознал бы, что потерял все то, что раньше ценил в жизни, он бы возложил всю вину на девушку, из-за которой он пошел на это. Разумеется, он бы ее не бросил и не стал бы вслух винить за то, что получилось из его затеи, но она бы обязательно почувствовала, что он ее разлюбил. И это было бы несправедливо. Потому что она-то как раз была из тех людей, которые вполне способны забыть самого себя и пойти за любимым на край света. Среди женщин это вообще встречается гораздо чаще, чем среди мужчин. Что лишний раз доказывает то, что в целом они лучше нас.

"Не надо это слушать, - неожиданно подумал Альк.
– Он же меня убьет, как только протрезвеет!"

Александр беспокойно шевельнулся, но ройт даже бровью не повел.

– ...Одним словом, брат воображал, будто я ничего не замечаю, и уже готовил лошадей и вещи для своего идиотского побега. Пришлось мне прогуляться с ним по саду и поговорить начистоту. Не самый легкий разговор на моей памяти. Сначала он вообразил, что я намерен вызвать его на поединок. Потом, когда я категорически отверг эту идею, он подумал, что я трус, и решил принудить меня к дуэли силой. Потом нам пришлось прерваться, чтобы вправить ему руку. Одним словом, когда мне наконец-то удалось растолковать ему, чего я от него хочу, было уже довольно поздно. Той же ночью я формально отказался от всех своих титулов и навсегда уехал из фамильного поместья, передав его своему брату. Так как брачный договор касался главы рода, он остался в силе - нашим семьям даже не пришлось по-новой заниматься сватовством. С братом я потом виделся всего три раза - если не считать того, что раз в году мы с ним обмениваемся письмами.

Альк не знал, что думать. Если вся эта история случилась, когда ройту было меньше двадцати пяти, то лет с тех пор прошло уже немало. Но, если судить по выражению глухой тоски в глазах Ольгера, могло показаться, что это произошло вчера.

– И вы... никогда больше с ней не виделись, ройт Ольгер?
– рискнул спросить Альк у Хенрика.

Ройт безразлично качнул головой.

– Зачем?.. Все, что я должен был ей сказать, я сказал, когда зашел к ней попрощаться.
– Впервые с начала разговора Ольгер поднял взгляд на собеседника и, несколько секунд посмотрев на Свиридова в упор, вздохнул - Вот проваль, да я вообще не понимаю, с какой стати я тебе это рассказываю!..

Альк вскочил.

– Простите. Я пойду к себе.

– Никуда ты не пойдешь, - ответил Ольгер неожиданно спокойно.
– Раз уж у нас сегодня вечер откровенных излияний, будет только справедливо, если ты тоже ответишь на один вопрос.

Альк сразу же почувствовал неладное.

– Какой вопрос, ройт Ольгер?

– О, вопрос довольно любопытный. И я уже несколько недель хочу его тебе задать. Кто ты такой на самом деле, Альк?..

Свиридов открыл рот. Опять закрыл. И, наконец, промямлил: