Бен Гурион
Шрифт:
В июле, после покушения в Иерусалиме, изоляция еврейского лидера возрастает. Один из коммандос «Иргуна» взорвал южное крыло отеля «Царь Давид», где находились кабинеты полномочного правительства. Телефонный звонок, предупреждающий о возможности взрыва и советующий эвакуировать из здания людей, был проигнорирован, вследствие чего девяносто человек погибли под рухнувшим пятиэтажным крылом здания. Покушение вызвало возмущение еврейской общины, и Бен-Гурион в Париже осудил действия «Иргуна», что не помешало многим ораторам возложить на него ответственность за горячие дебаты в палате общин. В Палестине умеренные разоблачают «активистов», и возникает коалиция против активного сионизма.
Бен-Гурион понимает, что в подобной ситуации достаточно малого, чтобы единство его лагеря разлетелось на куски. Следовательно, действуя с
Линия, которую он отстаивает на этом совещании, сложна и зачастую полностью противоречит его предыдущей точке зрения. Настроенный на продолжение вооруженного восстания, он не обозначает свою цель, когда большинство предлагает приостановить операции до проведения Сионистского конгресса. Он даже соглашается на долговременный компромисс, когда Наум Гольдман предлагает следующий проект решения: «Исполнительный комитет готов обсудить предложение о создании жизнеспособного еврейского государства на значительной части земли Израилевой». Это совершенно революционный текст: впервые после Билтморской встречи кто-то осмеливается предложить раздел западной Палестины. Удивляет реакция Бен-Гуриона: если он заявляет о своем согласии с принципом разделения, он воздерживается от голосования, чем выражает свою оппозицию. Принцип разделения принят, и Бен-Гурион отказывается от территориального определения еврейского государства, как оно было сформулировано в «Билтморе». Значит, Старик никогда бы не сдался без боя, не будь он согласен с Гольдманом в главном. Несомненно, что он был заранее готов согласиться с этой мыслью. Следует подчеркнуть, что и один, и другой знали, что есть немало шансов добиться поддержки Трумэна в отношении плана разделения с последующим созданием еврейского государства. Исполнительный комитет на несколько дней прервал свою работу, и Гольдман получил возможность слетать в США и обратно для того, чтобы убедить Комитет, которому Трумэн поручил выработать американскую позицию по отношению к Палестине, принять этот план. 9 августа он встретился с советником президента Дэвидом Найлсом, «который, взволнованный до слез, сообщил ему, что президент принял план в полном объеме и приказал Дину Ачесону передать британскому правительству соответствующее послание». 13 августа Гольдман вернулся в Париж, и Исполнительный комитет возобновил работу, которую завершил 23 августа, утвердив новую позицию по вопросу о разделе Палестины.
Осенью 1946 года Хайм Вейцман был усталым и разочарованным человеком. Британские руководители, с которыми он вел переговоры, уже не были теми людьми, которых он знал в период между двумя войнами. Это были сторонники жестких мер, которые разучились сдерживать обещания и боялись любого слова, произнесенного арабами. Евреи тоже изменились и отличались от тех, кого он знал до геноцида: они требовали немедленного создания государства, и это еще больше его раздражало. Как и они, он мечтал о государстве, но оставался верен своей политике продвигаться вперед мелкими шагами, тогда как Бен-Гурион заразил своим мессианским вирусом большую часть сионистского движения. Кроме того, председатель Сионистской организации был болен и недавно перенес несколько операций, после которых почти ослеп. Ему было уже семьдесят два, и в течение 1946 года он неоднократно говорил, что не сможет присутствовать на следующем, декабрьском конгрессе, который состоится в Базеле.
В действительности, он решил остаться во главе движения, тогда как Бен-Гурион решил его сместить. В середине сентября Вейцман отправил Бен-Гуриону дружеское письмо, начинающееся словами: «Мой дорогой Бен-Гурион», в котором сообщал, что полностью согласен с принятым в Париже решением. Ответ был еще более дружеским; зная о болезни Вейцмана, Бен-Гурион написал разборчиво и крупно: «Дорогой мой доктор Вейцман… Где бы вы ни были, знайте, что мои любовь и уважение, а также любовь и уважение моих коллег всегда будут с вами». Вейцман продолжил переписку в том
В преддверии очередного — первого после войны — конгресса Бен-Гурион собирался выступить против Вейцмана, заключив альянс с Аба-Хилель Сильвером, динамичным лидером американских сионистов, ярым экстремистом, мечтавшим создать еврейское государство. Сильвер был человеком властным и не терпящим возражений, безжалостным к противникам, и понятие компромисса было ему чуждо. Маловероятно, что две такие сильные личности, как Бен-Гурион и Сильвер могли долго сосуществовать и не оспаривать власть, но поскольку оба были прагматиками, понемногу они стали выступать единым фронтом против умеренной политики Вейцмана и Вайса, которую те проводили во время войны. Именно Сильвер сумел придать американскому сионизму массовый характер и активную позицию.
Несмотря на присутствие делегатов со всего мира, атмосфера в Базеле мрачная. Напрасно старики ищут знакомые лица. Трудно было представить себе более трагический символ поразившего еврейский народ геноцида, чем отсутствие сотен борцов, которые за несколько дней до вторжения гитлеровских войск в Польшу в последний раз участвовали в работе женевского конгресса. Число делегатов из Восточной Европы катастрофически уменьшилось, а американская делегация стала более представительной: центр тяжести еврейского народа и сионизма теперь находился в Новом Свете.
Столкновение между Бен-Гурионом и Вейцманом произошло на пленарном заседании. В своей вступительной речи Бен-Гурион подчеркнул права еврейского народа на всю территорию Палестины, но согласился принять принцип разделения: «Мы готовы к обсуждению компромиссного решения при условии, что в обмен на сокращение нашей территории нам предоставят расширенные права и признание нашей национальной независимости». Позже, во время дебатов, он похвалил «Сопротивление» (подразумевая вооруженную борьбу), обозначив ее допустимые пределы и дезавуировав терроризм. С большим чувством он вспомнил борьбу палестинских евреев и нелегальной иммиграции.
«Это [ «Движение сопротивления»] является новым событием в истории Израиля. Есть евреи диаспоры, для которых иммиграция в Палестину стала вопросом жизни и смерти. Для них земля Израилева — это не сионизм, не идеология, не пустой замысел, а жизненная необходимость, одно из условий выжить. Для этих евреев судьба — это земля Израилева или смерть. И в этом тоже сила».
В своем не менее блестящем выступлении Вейцман отстаивал противоположную позицию:
«Я выслушал энергичное выступление моего друга Бен-Гуриона по поводу «Сопротивления». Он сказал, что некоторые погибнут, но другие выживут. Надеюсь, что так и будет, но могло бы быть и иначе. Если погибнет слишком много людей, что станет с еврейским народом? Что станет с Палестиной, если мы раскачаем фундамент, на котором своей кровью и потом мы построили наше будущее? Те, кто нападает на британское правительство, знают, что оно ответит тем же. Мы заранее жалуемся на суровость репрессий и страдаем от них заранее. На что нам еще надеяться? Этого следовало ожидать».
Однако выступление было прервано, поскольку в своей речи он обвинил американцев в том, что, поддерживая «Сопротивление», они ограничиваются моральной и финансовой помощью в то время, когда другие гибнут на баррикадах; кто-то из присутствующих в зале крикнул: «Демагог!», на что Вейцман, вне себя от гнева, ответил:
«Вы осмеливаетесь назвать меня демагогом! Я один из тех, кто познал все тяготы и беды сионистской работы. Тот, кто бросил мне в лицо этот эпитет, должен был бы знать, что в каждой ферме и в каждом хлеве Нахалаля, в каждом строении, вплоть до самой маленькой деревянной лавчонки, стоящей в Тель-Авиве или Хайфе, есть капля моей крови».