Бенефис Лиса
Шрифт:
— А, Роберт, давненько тебя не было. Как дела?
— Могло быть хуже, но могло бы быть и лучше.
Пока она наливала Савари коньяк, он подтолкнул к ней письмо.
— Что это? — спросила Софи.
— Твой друг Галлахер с Джерси использует меня в качестве почтальона. Я не знаю, что в нем, и знать не хочу, но он ожидает получить ответ, когда я вернусь. Мы отходим завтра в полдень. Я забегу перед этим. — Он опрокинул коньяк и вышел.
Софи вышла из-за стойки и обратилась к одному из посетителей:
— Послушай, Марсель,
Она подошла к мужу. Он прекратил играть и зажег сигарету.
— Что там такое?
— Давай пойдем и посмотрим.
Софи откатила его кресло от пианино, развернула, и протолкнула вдоль стойки к комнате позади помещения бара. Жерар Крессон прочитал письмо Галлахера сидя у стола и передал его Софи, лицо его помрачнело.
Софи быстро прочла письмо, взяла бутылку красного вина и наполнила два бокала.
— Теперь он действительно попал в переделку, наш друг генерал.
— И не он один.
В течение трех лет они вдвоем координировали движение сопротивления от Гранвиля до Авранш и Сен-Мало. Жерар обладал организаторскими способностями, а Софи была его правой рукой. Их тандему сопутствовала удача. Собственно только благодаря этому им и удавалось оставаться в деле так долго.
— Ты радируешь в Лондон?
— Конечно.
— Как ты думаешь, они не попросят нас попытаться вытащить этого янки с Джерси? — спросила Софи.
— Это затруднительно в любом случае, а в его состоянии вообще невозможно, — ответил Жерар, протягивая свой бокал за вином. — Конечно, есть довольно простое решение. Я вынужден думать, что при сложившихся обстоятельствах это наилучший выход для всех.
— Что ты имеешь в виду.
— Послать туда кого-нибудь перерезать ему горло.
Установилось молчание. Потом она сказала:
— Какая долгая война.
— Слишком долгая, — согласился он. — Отвези меня в кладовую, я пошлю радиограмму в Лондон.
Майор Шпеер отвернулся от умывальника, вытирая полотенцем руки. Сестра Бернадетта уже смешивала Парижскую гипсовую массу. Шпеер подошел к операционному столу и посмотрел на Келсоу, который еще не проснулся.
— Великолепная работа, — сказал Джордж Гамильтон.
— Да, должен признаться, я собой доволен. — Шпеер взял свою шинель. — Уверен, что с остальным вы справитесь. Я уже опаздываю на обед в офицерский клуб. Дайте мне знать, как пойдет восстановление, господин профессор. Генерал. — Он отсалютовал и вышел.
Гамильтон, стоявший глядя на Келсоу, вдруг ужасно устал, пока снимал перчатки и халат. Келсоу, начал слегка постанывать, приходя в себя, и неожиданно произнес мягко:
— Джанет, я тебя люблю.
Американский акцент не оставлял сомнений. Казалось, сестра Бернадетта не заметила, но пожилая сестра остро взглянула на Гамильтона, потом на Галлахера.
— Похоже, он приходит в себя, — угрюмо сказал Гамильтон.
— Да, очень похоже, — согласилась сестра. — Почему бы вам
— Вы очень добры, сестра.
Двое мужчин вышли, прошли мимо кухни, где работали две монахини, к офису сестры Марии Терезы в конце коридора. Гамильтон сел за стол, а Галлахер, угостив его Житан, на подоконник.
— Момент, когда он появился в дверях, останется у меня перед глазами навсегда, — сказал ирландец.
— Как я уже говорил, он не из худших, — комментировал Гамильтон. — И чертовски хороший врач.
— Как думаешь, Келсоу поправится?
— Не вижу причин, почему нет. Мы сможем его забрать через час или немного позднее. Придется за ним последить внимательно в течение нескольких дней. Нельзя сбрасывать со счетов возможность инфекции, но в том наборе первой помощи, который был на спасательном плоту, нашлись ампулы этого нового чудодейственного лекарства, пенициллина. Я начну ему колоть, если проявится опасная реакция.
— Сестра Мария Тереза, она догадалась, что все не так, как говорилось.
— Да, я чувствую перед ней вину, — признался Гамильтон. — Так, словно использовал ее. Она, конечно, не скажет. Это бы противоречило тому, во что она верит.
— Она похожа на мою старую тетушку в Дублине, у которой ребенком я часто гостил, — сказал Галлахер. — Ладан, свечи и святая вода.
— Ты еще веришь, Шон?
— Нет, с первого июля тысяча девятьсот шестнадцатого на Сомме, — ответил Галлахер. — Я был причислен к йоркширскому полку, Парни Лидса. Штабные придурки послали нас, мальчишек, под огонь пулеметов прямо с рюкзаками за плечами. К полудню из восьми сотен осталось в живых человек сорок. Я решил, что, если Бог существует, он позволяет себе развлекаться за мой счет.
— Я тебя понимаю, — мрачно сказал Гамильтон.
Галлахер встал.
— Пойду подышу ночным воздухом. — Он открыл дверь и вышел.
Джордж Гамильтон склонил голову на руки, сложенные на столе, и зевнул. День был долгим. Он закрыл глаза и мгновенно уснул.
Уже пробило десять, а Дагел Манроу еще продолжал работать за своим столом в офисе на Бейкер-стрит. Дверь открылась, и появился хромая Джек Картер со зловещим лицом. Он положил на стол Манроу ленту радиограммы.
— Соберитесь с силами, сэр.
— Что это?
— Сообщение от нашего человека из Сопротивления. Гранвиль. Это в Нормандии.
— Слава богу, я знаю, где это. — Манроу начал читать и вдруг напряженно выпрямился. — Не могу поверить. — Он снова перечитал сообщение. — Хуже некуда. На Джерси нет отрядов сопротивления. Не на кого опереться. Эта женщина, де Виль, и этот генерал Галлахер, сколько они смогут его прятать, особенно, если он болен, на таком маленьком острове? Даже подумать страшно, Джек.