Бенкендорф. Сиятельный жандарм

Щеглов Юрий Маркович

Вскоре выяснилось, что комната рядом с залой казачьего пикета не годится для проведения заседаний. Арестованных приходилось везти из крепости, что вызывало любопытство прохожих. Иногда требовалось доставить нескольких подряд. Да и сбор в одно и то же время карет у подъезда дворца вызывал пересуды. Не в съезжую Зимний превращать! Постановили собираться ежевечерне у коменданта Сукина в крепости. Утром Бенкендорф отправлялся в Царское Село в кабинет покойного императора, чтобы разобрать бумаги, хранящиеся в ящиках стола и большой, красиво инкрустированной шкатулке.

Кабинет покойного императора находился на первом этаже с окнами в сад. Черные ветки выписывали

на снегу замысловатую вязь. Было прохладно и неуютно. Пахло нежилым помещением, засушенными цветами и воском. В первый приезд Бенкендорф обнаружил конверт с запиской Грибовского, которую подал государю в конце мая 1821 года. Он вынул из конверта листки и с удивлением обнаружил, что на них нет ни одной пометки. Конверт вскрыт, и хотя бы однажды писанное Грибовским покойный император держал в руках. Но ни одной пометки! Ни одной!

А всего происшедшего могло и не случиться, если бы государь придал значение сообщению. Что им руководило? Неужели слова, сказанные Васильчикову:

— Се n’est pas `a moi a s'evir! [61]

Неужели этот холодный и безжалостный человек чувствовал какую-то вину? Неужели он считал себя инициатором вольнодумных глупостей, о которых столько оговорено в первые месяцы царствования? Действительно, чужая душа потемки!

Бенкендорф отыскал и собственное письмо государю, исполненное горечи и надежды на справедливость. Он полагал, что император Александр откликнется, призовет для объяснений. Но тот не откликнулся и уже никогда не откликнется. Тайны он унес с собой в лучший мир, где нет ни наводнений, ни мятежей, ни казней, ни мучений.

61

Не мне их строго наказывать! ( фр.)

На следующий день Бенкендорф опять выбрал момент и представил императору обнаруженные бумаги. Император открыл конверт и начал читать. Выражение лица его менялось — от недоумения к гневу. Он вскоре отложил сообщение и тихо произнес:

— Непонятно! Они почти все замешаны в бунте на Сенатской! Куда смотрел брат? Непонятно! Это надо осмыслить! В этом надо разобраться! Я жду от тебя, генерал, каждый день неофициального отчета о работе вашей комиссии. Не утаивай ничего! Вскоре гроб с телом брата отправится в неблизкий путь. Однако слухи его опередят. Надо принять все меры к спокойствию. Граф Кутузов надеется на твою поддержку. На похоронах Милорадовича будь при мне. И я, и генерал-фельдцейхмейстер отдадим последний долг. Ты знаешь, о чем просил он в последней записке? Чтобы я дал свободу его рабам и не оставил милостями Майкова. Старик с горя совсем ополоумел. Я полагаю, что он это больше для Телешовой сделал. И такого человека брат держал в генерал-губернаторах столицы полумира?! Кстати, Якубовича допрашивали? Каково твое впечатление? Кто он такой, наконец? Авантюрист или злодей?

— Самым тщательным образом я лично разберусь в преступлениях Якубовича. Завтра ему предстоит первая встреча с комиссией, ваше величество. Однако по предварительным розысканиям он личность совершенно предосудительная, авантюрная и преступная, со склонностью к насилию и убийству. Причем весьма часто обращался к толпе с буйными речами, потом под предлогом шпионства кинулся к вам с покаянными речами, однако с кинжалом за пазухой. По-моему, он несколько повредился умом от раны.

— Драгун! И очень опасен! Есть в нем какая-то ложь, чувствую, что он не откровенен.

Однако рядом со мной стоял и, обладай намерением и большим хладнокровием, вполне мог бы прикончить, да и не только меня, но и тебя.

— Ваше величество, мы ведь не куклы, и свист пуль нам знаком.

— Против коварства трудно найти оборону. Впрочем, я теперь спуску не дам. Прошу тебя, Александр Христофорович, найди время, чтобы обсудить проект об учреждении la haut police, о котором все уши прожужжал Толстой. Он и брата пытался просветить, но напрасно. В общем, надеюсь на тебя.

— Государь, вы подаете лучший пример деятельности и рвения к общему благу, и я уверен, что милость ваша распространится не только на правых, но и на виноватых, превращенных вами не просто в раскаявшихся грешников, но в людей, вернувших себе способность приносить пользу отечеству.

Император долго смотрел в глаза Бенкендорфу. Голубой поток нес разноречивые чувства. Наконец император приблизился и обнял его за плечи:

— Не сомневайся во мне, Александр Христофорович. Скоро ты узнаешь, на что я способен. Однако посягательство на жизнь нашей фамилии простить не могу. Пожалуйста, приготовь бумаги, необходимые для нашего дела, и рассмотрим сообща. Нельзя допустить повторения страшных событий. На карту поставлена безопасность Российской империи. Аракчеев более не будет вершить судьбой страны. Одна лишь преданность — слишком мало для нужд управления.

Неявная суть

Бенкендорф понял, что перемены наступают коренные. Давний проект об учреждении la haute police неожиданно выплыл на поверхность, а один из первых слушателей и ценителей очутился среди тех, против кого он направлен. Вот чудо истории! Сержа Волконского еще не привезли с Украины. Он, кажется, в Умани, но сведения об участии в преступных замыслах просочились. Приказ об аресте пока не отдан, но Левашов, встретя Бенкендорфа на лестнице, с каким-то особенным чувством сообщил о первых отголосках грозы — Волконского кто-то назвал, но император не хотел опережать события и ждал более твердых доказательств, которые вскоре не замедлили поступить.

Волконский, Пестель, Орлов, Юшневский… Да вся вторая армия поражена заговором! Граф Витт хотел сблизиться с ними, но напрасно, и Витт проведал, что поперек стал Волконский, неплохо его знавший по наполеоновским войнам. Не верил Волконский в перерождение Витта, хотя обществу последний был бы выгоден.

Назавтра вечером в комиссию должны доставить Трубецкого, Рылеева и Якубовича — главных действующих лиц разыгравшейся драмы. Любопытство вызывал только Рылеев — поэт и коммерсант. Породу таких людей, как Трубецкой и Якубович, Бенкендорф встречал чаще. Однако поэт и притом революционер в России вещь неслыханная. С американскими купцами в дружбе. Они, верно, и коммерческими прожектами заворожили несчастного.

Безусловно, новый император был прав, когда несколько дней назад, пригласив иностранных послов, раскрыл существо происшедшего. Дипломатический корпус потрясли события на Сенатской. В толпе заметили агентов не одного графа Лебцельтерна. Мелькали и иные лица. Фогель сообщил Бенкендорфу: подозрительные иноземцы интересовались и даже предлагали деньги за правдивые сведения. Да это и понятно! За границей Сенатская — будто разорвавшаяся граната. Теперь только на Россию и накинуться, как некогда накинулись европейские державы на поверженную революцией в прах Францию. Если в армии открытый бунт, то сопротивляться нашествию она не в силах. Теперь по русским ударить самое время, и промашки наполеоновской не выйдет.