Берега Ахерона
Шрифт:
Фишман отставил кружку с недопитым чаем и направился в кабинет, насвистывая привязавшуюся со вчерашнего дня песенку о раскинувшемся море. Достал из сейфа тяжелый семейный фотоальбом Гросснеров и принялся рассматривать снимки и подписи к ним. Гляди, какая расфуфыренная гимназисточка! А это кто? Ага, ее братец с родителями! Ладно, с братцем разберемся! Это дамочка с мужем в городском саду на празднике в честь приезда Великого Князя. Сплошная хренотень! Сестры милосердия Севастопольского госпиталя, Рождество 1920-го. Так, это фигня! Интересно, интересно! С фотографии смотрел молодой прапорщик в парадной форме, Андрей
За окном уже наступило утро, необычайно тихое, даже крикливые торговцы куда-то исчезли, вместе с извозчиками. А впрочем, какие извозчики вместе с торговцами в пять утра? Из бухты слышались отдаленные корабельные гудки, и Фишман в такт им зевнул.
— Разрешите войти! — послышалось в приоткрытую дверь, — Начальник караула! Тут один гражданин пришел, а кругом никого! Благо вспомнил, что Вы и товарищ Алкснис тут спозаранку!
— Хрен с ним, пусть заходит! — согласился Иосиф и мрачно посмотрел на караульного.
В кабинет, словно пугливый зверек, протиснулся плешивый мужичонка, потоптался на месте, теребя засаленный картуз, и поклонился.
— Присаживайтесь, — буркнул Иосиф и, попыхивая папиросой, остановился возле окна, — Что случилось, папаша!
— Тут, это! Того! Я живу недалеко от Никольского кладбища! А оно того, дело стариковское, по ночам не спится. А сегодня ночь была дюже душная, даже дышать трудно! Так вона чего, я же и говорю: смотрю, а оно как молния бьет и грому ни ни! Ну, перекрестился я! Хоть и старый уже, а помирать не дюже охота!
Иосиф мрачно рассматривал словоохотливого старичка, курил папиросу за папиросой и, мысленно, торопил посетителя. Усталость тут же слетела, даже зевота прекратилась от услышанного известия.
— Интересно оно мне стало, чево там сверкало! — тараторил старичок, — Как развиднелось, ото пошел я посмотреть на ночные чудеса. Прошел через калитку и по тропинке прямо к тому месту! Я там все тропинки знаю, потому, как служил церковным сторожем. Так вот, возле заброшенных могил я нашел мертвеца и сразу сюда! Я же понимаю, гражданин начальник!
Фишман чуял, что покойник на кладбище как-то связан с ним и не только с ним. Иосиф пытался все делать в спешке, но получалась обычная суета. Алксниса оказалось разбудить не так просто. Литовец проснулся, бессмысленно посмотрел на коллегу и опять отключился.
— … ты вота милок молодой ышо! — слышалось дедовское поучение бедняге караульному, — А я вот Крымскую помню! Погано, но помню! Никольское-то аккурат после нее стало. А старики сказывали, что как строили церкву нашли там идолище поганое! Святой угодник храмину защитил, а вот погост не всех принимал! Как батюшка Михаил ни старался, а ничто не помогало! Уж и одного шибко умного ляха вызывали и хренушки! Сказывают запил после этого лях и крепко запил! Во двор идем? Ну, проводи меня онучек…
Старческое скрипение затихло, и Фишман опять принялся будить Алксниса. На этот раз усилия увенчались успехом и Сигизмунд, протирая глаза,
— Что-тоо случило-ось?
— Тут сигнал сознательного товарища! Надо ехать на Никольское кладбище! — сообщил Иосиф, — Потом разберемся и с пожаром и с контрой!
— Думаешь на-ам уже пора-а? Тьфу!
Сигизмунд поднялся, сунул голову под струю холодной воды и долго отфыркивался, пока совсем не проснулся. Следователи вышли в коридор, хмуро здороваясь с окружающими, прошли на задний двор к чихающему автомобилю, чтобы терять время в ожидании армейского фельдшера.
— Думаешь, труп имеет отношение к нашему делу? — покачал головой литовец и хлебнул из фляги воды, — Посмотрим, пинкерто-он!
— Смотри! — протянул Иосиф три фотографии, — Два Андрея и братишка этой гадины Гросснер! Она, когда ее кондратий хватил, звала Андрея, видно знала, что он в городе! А без этого супчика, контры недобитой, Павла не обошлось!
Фельдшер, неторопливо подошел к чекистам, поздоровался и, посмотрел на серые стены бывшей гостиницы.
— Сколько можно ждать, товарищ! — возмутился Фишман и мрачно кивнул, увидев сигнал шофера.
— Не волнуйтесь, товарищ! — хихикнул медик, — Покойники, оно, народ смирный! Никуда, мать его так, не убегут! Поехали, что ли? Аль кого ждем?
Автомобиль, на удивление, завелся почти сразу и вырулил на улицу, заставив залаять пару бродячих шавок. Из кузова слышался задорный смех чоновцев, которых потчевал своими байками не в меру говорливый дедок. Ну и пусть! Фишман опять посмотрел на фотографии, пытался запомнить лица незнакомых ему людей, сомкнул налившиеся свинцом веки и, сам того не желая, отключился, чтобы услышать тихий вкрадчивый голос: «Мой раб! Ты верен договору и вновь стремишься, через трупы, к власти! Желаешь обрести закон и по нему судить, кто ниже, стать демоном могучим и, на миг, повелевать судьбою похотливой. Но лишь на миг и это тоже выбор. Ты смертен, глупый раб, и хочешь силы, что на крови замешана в начале мирозданья? Бери ее, коли достанет воли, обиженный судьбою жалкий червь!»
Автомобиль надсадно чихнул и остановился у кладбищенской калитки. Из капота пошел пар и шофер, злобно ругаясь, принялся возиться с техникой, а чекисты собрались возле разрушенной сторожки. Дед продолжал бухтеть о былом и знатно бухтел, со вкусом.
— Знаешь, Иоси-иф! — улыбнулся Сигизмунд, — Еще один такой де-ед и можно писать диссертацию по фольклору в Тартусско-ом университе-ете!
— Показывайте покойника, товарищ! — оборвал литовца Фишман, — Двое у сторожки! Остальные за мной!
Под сенью деревьев пасмурное утро показалось чекистам сумрачным холодным вечером. Могильный тлен словно возмутился вторжением и возмущался наглой бесцеремонности посмевшей нарушить привычную размеренность.
Идти пришлось в довольно долго, пробираться через колючие заросли, проклиная, трусившего впереди, старичка-лесовичка. Деревья недовольно шелестели над головой, бросались сухими ветками и заставляли траву цепляться за ноги, а после бессонной ночи и не такое покажется. Иосиф остановился, чтобы перевести дыхание и попятился, увидев мертвецов в серых саванах на фоне серого же неба. Покойники грозили костлявыми пальцами, поднимали потускневшие нательные кресты и шелестом сочной зеленой листвы грозили адским огнем.