Берлинский этап
Шрифт:
«А что, где двое, там и третий, — убеждал вчерашнего Владимирова-подлеца сегодняшний Владимиров-семьянин. — Только б девочка родилась».
Мысль о дочери согрела.
Ничего в конце — концов непоправимого, успокоил он сам себя, вечером помирятся. Небось, итак уже почувствовала, как он жалеет о неосторожно вырвавшихся словах.
Потом вдруг в душу закрался страх, что с Марией может случиться что-то страшное (что именно, он боялся даже представить, гнал кощунственные мысли) до того,
И вообще надо жене уходить с этой работы, неспокойной, нервной.
Пусть дома сидит, мальчишек растит. И девчонку.
«Назовём в честь матери Ниной, — придумал майор и мысленно поправил сам себя: — в честь матерей».
Ниной звали и тёщу.
От души отлегло, не осталось сомнений: Марийка простит. Только скорее бы домой…
Владимиров ожидал, что каждодневные лагерные заботы отвлекут его от недоразумения, но день как назло выдался подозрительно спокойным.
И только к вечеру (опять как назло) дежурный доложил, что в БУРе кого-то не то убили, не то ранили. Значит, Марийка домой вернётся нескоро.
— Опять поножовщина? — вскинул Владимиров взгляд на дежурного.
— Да нет, товарищ майор, девчонка, рецидивистка та, что два раза бежала, как её… Аксёнова, выбила глаз блатной, что БУР держала, одноглазой.
Майор устало вздохнул. Опять Аксёнова!
Одно только «рецидивистка» говорит о многом. Таких ни тюрьма не исправит, ни что…
В БУРе и том, ей неймётся. Уже катиться дальше некуда, а всё равно накуролесила.
— Принесите мне её дело, товарищ капитан, — застучал пальцами по столу.
О нашумевших двух побегах, он, конечно, слышал много, но только теперь поймал себя на том, что в сущности больше о девчонке- рецидивистке не знал ничего. А ведь упущение… Есть же, как говорится, мотив преступления.
А если просто нечего терять — это мотив или нет?
— Аксёновой или той, что в медпункт всю в кровище отправили? — нарушил ход мыслей Владимирова дежурный.
— Аксёновой, товарищ капитан, Аксёновой…
Владимиров достал из портсигара сигарету, закурил.
Оперуполномоченного выводило из себя, когда приходилось повторять подчинённым дважды, особенно в такой важный для его семьи вечер, когда беременная Марийка из-за очередной драки в БУРе неизвестно когда вернётся домой. А детей кто заберёт из садика?
Положил недокуренную сигарету в пепельницу, набрал номер тёщи.
— Здравствуйте, мама, — тон вышел деловым, как всегда, когда он звонил с рабочего телефона. — Вам Маша не звонила?
Впрочем, «мама» по отношению к тёще он всегда произносил чуть официально-торжественно, в отличие от жены, которая также называла мамами обеих родительниц, свою и мужа,
Владимирову же виделся некий элемент предательства в том, что главным словом в своей жизни он в угоду жене называет кого-то ещё, поэтому каждый раз вот уже сколько лет выходило слегка неестественно.
— Нет, не звонила. Что-то стряслось? — забеспокоилась женщина.
— Нет, нет, — поспешил успокоить её Владимиров. — У нас здесь в…
С языка едва не сорвалось «в БУРе», но Владимиров вовремя ввернул менее пугающее «в лагере».
— … в лагере происшествие, заключённая получила травму, так что за Колей и Сашей придётся, видимо, вам…
— Какое происшествие, — заволновалась женщина ещё больше.
— Успокойтесь… — чуть не называл по имени-отчеству вторую маму. — Видимо, Маша позвонила маме, в смысле, моей маме.
— А почему ты сам не спросил об этом у Маши? — заподозрила тёща неладное.
— Говорю же вам, — убедительно изобразил недоумение Владимиров, — у нас здесь… обычное происшествие.
— Ох уж эти происшествия! — трагично вздохнула женщина. — Сколько раз говорила Машеньке, сидела бы лучше дома с детьми, чем с блатными в лагере.
— Тише, тише, мама, — забеспокоился Владимиров, как бы тёща не наговорила лишнего, ведь теперь, как известно, и у стен есть уши. — Я не могу так долго занимать служебный телефон. Вы же знаете. Извините.
Положил трубку.
Набрал номер матери. Занято.
Чертыхнулся, ударил ладонью по столу.
Скрипнула дверь.
Дежурный с толстой папкой.
— Дело Аксёновой.
Плюхнул на стол.
— Разрешите идти, товарищ майор?
— Идите, товарищ капитан, и приведите Аксёнову.
— Есть, товарищ майор.
Владимиров открыл дело бережно, как тайну, за которой месяцы, даже годы жизни девушки с именем, которое стало в этот день для него символичным; углубился в материалы.
Брови его то подпрыгивали, то возвращались на место спокойными полуарками.
Закусив губу, он покачал головой.
Дверь заговорщицки скрипнула.
— Товарищ майор, я Аксёнову привёл.
— Посидите в коридоре, товарищ майор, — бросил короткий взгляд на младшего по званию и пристально посмотрел на Нину.
Сидевший за столом человек казался девушке огромным.
Она и раньше, завидев крупную фигуру оперуполномоченного, чувствовала странный трепет — смесь уважения и страха. А теперь, оказавшись полностью во власти этого большого человека, оробела вовсе.
Он с грохотом отодвинул стул и высился над столом, как медведь.