Бешеные горы
Шрифт:
— Главное, не торопись, — наставлял Бурый. — И помни про длину цепи.
— Помню, — заверил Калмык жарким шепотом. — Пусть только он ко мне приблизится…
— Ко мне, — строго поправил Бурый. — Ко мне, Артур. И никакой импровизации. В данном случае это может обернуться… сам знаешь чем.
— Знаю, — отозвался из темноты Калмык. — Я понял.
Он был несколько перевозбужден, но сейчас это самое подходящее для затеянной ими авантюры состояние. И играть не надо, все по-настоящему.
— Все, — сказал Бурый, —
— Прости, — огрызнулся Калмык, — часы забыл.
— А ты считай секунды, — пошутил Бурый, — не ошибешься.
Его порадовало состояние Калмыка. Злобен, решителен, настроен на схватку, но и нет излишней агрессивности, способной помешать делу. В общем, то, что нужно.
Он лег на нары, расслабленно вытянул руки, закрыл глаза: все равно смотреть не на что. И обратился в слух. Теперь главное — слушать.
Пять минут текли мучительно долго — как и любой промежуток времени, после которого судьба может круто измениться, вплоть до самого худшего и уже непоправимого исхода. Но думать так — только близить этот исход. Поэтому Бурый, не тратя напрасно время, вылавливал чутким ухом из темноты каждый звук, могущий увеличить их шансы на спасение еще на один процент.
Затих в ожидании и Калмык — точно в камень превратился. Должно быть, действительно считал секунды. А что, помогает держать нервную систему в норме. И слушать не мешает. Тем более что слух у Калмыка — как у совы. В чем Бурый спустя короткое время и убедился.
— Это он! — прошептал Калмык, сдерживая нетерпение в голосе. — Я его узнал.
— Точно? — спросил Бурый.
Пять минут еще не прошли, и он боялся, как бы спешка Калмыка не объяснялась банальной игрой нервов. Но Калмык настаивал на своем.
— Он! — уверенно повторил он. — Они там курят, и он стоит. Я его поганый голос за сто километров узнаю.
— Любишь ты его, — вздохнул Бурый.
— Не то слово! — подхватил Калмык. — Зацеловал бы до смерти.
— Ладно, — сдался Бурый. — Начинай. Но только…
Он не договорил. Потому что Калмык, резко поднявшись, вдруг прокричал в темноте короткую фразу на местном языке, почти в совершенстве подражая гортанному выговору горцев.
«Полиглот, — мелькнуло в голове у Глеба. — Такие способности пропадают…»
Некоторое время было тихо.
— Что ты ему сказал? — спросил Бурый.
— Сказал, что он трусливый шакал, — ответил Калмык, вслушиваясь в тишину. — И сын шакала.
— Хорошее начало, — одобрил Бурый. — Только как-то мягковато…
— Сейчас добавлю, — заверил Калмык.
Он снова что-то прокричал, прибавив к сказанному злой, глумливый смешок.
«В точности как они, — усмехнулся про себя Бурый. — Ну хорошо же он у них поучился!»
Калмык, войдя в раж, снова заорал, прибавив к местным ругательствам пару слов на великом, могучем.
«Как всегда, вся надежда на русский мат, —
— Ты, свинья, закрой свой рот! — послышалось вдруг под самой дверью свирепый рык.
Носатый!
Бурый, как ни закален был, а тут невольно вздрогнул: до чего бесшумно подкрался! Как есть бандит. Но все-таки пришел! Пришел! А это уже полдела! Ну, Калмык, милый, дожимай его, родимого, дожимай, не дай сорваться. Сейчас или никогда!
Калмык словно услышал мольбы Бурого.
— Сам закрой! — заорал он в ответ. — Баран вонючий! От тебя и здесь воняет!
И пару слов вдогонку на местном — чтобы уж наверняка.
Носач за дверью захрипел, заревел себе в бороду, выкрикивая угрозы и встречные ругательства. Он включил фонарик и через прорезь двери направил луч света на лицо Калмыка, надеясь, должно быть, что это подействует на него отрезвляюще.
Но Калмык и не думал замолкать. Напротив, его вдруг понесло, и он вывалил на своего противника целый ушат самых обидных оскорблений, щедро приправленных ядреным российским матом (тут Калмык, наплевав на все этикеты, и про мать носатого вспомнил: гулять так гулять).
Однако, вопреки ожиданию, тот не влетел немедленно в камеру. Видимо, полученные им инструкции были сильнее распиравшей его ярости. Он лишь шипел и харкал словами, стуча ногой и кулаком в дверь. По лицу Калмыка метались молнии от фонаря, но дальше этого увы, дело не шло.
«Ладно, — подумал Бурый, — моя очередь».
События разворачивались так, как он и предсказывал. Но следовало их срочно подогнать, пока не вмешались посторонние лица. Тогда все намного усложнится, и хоть гипотетически шансы останутся, практически реализовать их будет почти невозможно.
— Заткнись уже! — грубо приказал он Калмыку. — Из-за тебя мы погибнем.
— Это я погибну! — немедленно закричал в ответ Калмык. — А тебе они ничего не сделают, потому что ты с ними заодно.
— Замолчи, сволочь! — возмущенным, хотя и слабым голосом (больной же!), сказал Бурый. — Ты просто трус, и ты кричишь так от страха…
— Я трус? — возмутился Калмык. — Ах ты, сука!
Вне себя от злости, он подскочил к Бурому. Цепь его громко зазвенела в темноте, и этот грозный звон не мог не слышать охранник за дверью.
— Я тебе покажу, кто здесь трус! — пообещал Калмык.
Он навалился на Бурого в обеими руками вцепился ему в горло.
Вцепился, надо сказать, натурально, так что Бурый невольно вынужден был ухватить его за руки, чтобы не оказаться задушенным.
Они принялись возиться в темноте, звеня цепями и хрипя и ругаясь.
— Эй! — крикнул охранник. — Вы что делаете?
Он направил луч фонаря на дерущихся и увидел, что Калмык, оседлав лежащего, душит его и вот-вот придушит в силу физической немощи последнего.