Бешеный волк (сборник)
Шрифт:
Не смотря на то, что полки в гастрономе были почти пусты, народу в зале было довольно много. И народ стоял в очередях не понятно за чем.
В очереди есть что-то от приговоренности. Она объединяет людей, которых ничего не объединяет.
Ни общие интересы.
Ни одинаковые вкусы.
Ни знакомство.
Очередь – это сообщество посторонних.
При этом, очередь это такая вещь, в которой нельзя сачкануть. Каждый, кто признает ее законы, вынужден пройти весь путь за себя.
Генерал подошел к пустому прилавку, и тогда в нем вновь победил генерал:
– Я кандидат в члены ЦК. Я каждый день принимаю разные важные решения. Раньше я понимал все. Теперь я ничего не понимаю.
Беда какая-то.
И услышал у своего плеча немного грустный голос:
– Если вы теперь ничего не можете понять – это не беда, а удача…И еще тише: – И для нас… и для вас…
Генерал оглянулся
И не женщину вовсе, девушку.
И первое, на что обратил внимание Иван Иванович, это то, что у девушки были удивительные глаза.Любить можно любую женщину, но кумиром может быть только женщина с особенными глазами.
Может быть, создание кумира и начинается с глаз.
Причем здесь бешеные волки? Пока, ни при чем.
Пока…13
Очень важно, что делает человек, но еще важнее то, как он относится к тому, что ему приходится делать…
Север – это, прежде всего, терпение.
Тот, кто появляется на Севере впервые, начинает писать слово «север» с такой же большой буквы, как слово Бог. Тот, кто прожил на севере долго, начинает писать слово «бог» с маленькой буквы.
Потому, что север это то, что очень далеко от бога.
А, может, так близко, что уже почти одно и то же…– Вообще-то Бог велик, – сказал однажды Илья Облинский. Потом подумал и добавил, – А тундра больше…
Охотничий промысел это явление честное, не имеющее ничего общего с убийством.
Человек, оторванный от привычных условий, вооружен, но не безоружен и зверь; за ним весь его эволюционный опыт.
В охоте, человек может быть гуманистом, зверь – нет.
И потому, зверь всегда имеет преимущество.– Ты здесь с ума не сходишь в одиночестве? – иногда спрашивали Илью заезжие вездеходчики.
– Нет, – отвечал он, – Охота – это очень умное занятие.
На охоте нельзя сойти с ума…Далеко не все умные люди – охотники. Но, успешные охотники всегда – умные люди…
А еще, в тундре у промысловика слишком много работы, чтобы еще и задумываться о том, что, если бы люди не стали бы охотниками, то на земле людей не было бы…
…Солнце появилось, и тут же метнулось к туче над горизонтом, но не спряталось за ней, а только чуть-чуть прикрылось. Так не светят в окно.
Так изображают целомудрие фотомодели.
Но и этого оказалось достаточно для того, что бы Илья Облинский открыл глаза.
И услышал лай собак.
Меланхолией Илья не страдал, потому, что жизнь занятого человека полна незначительными неприятностями. Неприятности эти всегда мелкие, но неподатливые.
Мелкие неприятности это – лучшее лекарство от меланхолии.Кто много живет, тот много чувствует.
Взгляд на карабин – МЦ двенадцатого калибра – у стены, мысль: «Заряжен или нет? – Заряжен,» – не заряженный карабин в тундре так же не естественен, как заряженный карабин в столице, то есть, просто чушь какая-то, вроде женщины в парандже на бразильском карнавале. И еще одна мысль: «Что могло случиться, что бы залаяли собаки?» – все это заняло меньше секунды – Илья уже натягивал свитер.
Собаки в тундре – не крикуны; как и людям, им некогда драть глотку. Кроме всего прочего, это просто бессмысленно. Голос подается только тогда, когда нужно что-то сказать.
Разве пройдет вдалеке от избушки медведь, или уж совсем посторонний человек – охотник, осваивающий новую площадь, геологи или военные заглянут на огонек – но такие случаи бывают редко, и потому, собачий лай насторожил Облинского.
Вообще, тундра, это довольно мирное место, с многолетне выработанным ритуалом встреч.
Если встречаются два вездехода, то один должен остановиться, а другой направиться к нему. Не желающий встречи отворачивает с пути, и не дай бог второму за ним погнаться. Здесь уже и на неприятности нарваться можно. На совсем не городские неприятности.
Такие, что определяются не величиной кулака, а калибром ствола.
А если двое встретились, то выйди из вездехода без оружия, и без оружия выйдут навстречу тебе.
И чаю попьете, и новости с Большой земли расскажут, если знают, и письма возьмут, и обязательно передадут на почту, и марку за тебя наклеят.
Только о добыче не задавай вопросов – что захотят, люди сами расскажут. Что захотят – утаят.
А на прощанье и папиросы, и патроны разделят поровну.
А уж о продуктах, и говорить нечего. Что крупа, что соль – все общее.
Ну а если у тебя нет мяса, то в город отвезут, потому, что тому, кто в тундре без мяса и рыбы, в тундре вообще делать нечего.
И потому, взгляд на ружье, это не подготовка к опасности, а так, оберег, на всякий случай.Всякий случай с человеком произойти
Илья Облинский вышел на порог избушки, осмотрелся, прослушал воздух, отыскивая слухом шум винтов вертолета или рокот мотора вездехода, прошел взглядом по краю земли и неба, опустил глаза. И тогда он встретил взгляд волка.
Взгляд волка.
Инстинкт охотника сработал мгновенно. Илья знал, что при встрече с хищником, время идет на мгновения.
Рука человека сама подняла ружье, и ствол уперся в этот взгляд, но волк не шелохнулся.
И волчий взгляд следил не за ружьем, а за человеком.
Они оставались неподвижными довольно долго. Человек с ружьем у плеча и указательным пальцем правой руки на курке, и волк со своей судьбой, которой он перестал быть хозяином.
Потом человек опустил ружье…Илья вернулся в избушку, потом вновь появился в дверях, уже без ружья, но с толстой белой веревкой в руках.
Сплел петлю, опустился на корточки, не перед мордой волка, а чуть сбоку. С того бока, где из-под шерсти выпирали сломанные ребра хищника.
Волк не пошевелился, когда Облинский стягивал его пасть. Только взгляд его стал тоскливым, мутным, умирающим…Илья не знал, зачем делает это, но он лечил волка, и делал это так, как лечил бы самого себя. Фиксировал зверю ребра, менял стрептоцидовые повязки на ранах, кормил его разварной пищей. И даже иногда подливал в воду немного спирта.
А потом, когда уже зазеленела мылким кобальтом тундра, человек снял с волка ошейник с цепью.
И волк ушел, провожаемый лаем своих врагов-собак.
Он ушел не оглядываясь.
Не оглядываются только те, кто уходит ненадолго…А Илье Облинскому почему-то стало грустно. Впервые за все то время, что он был в тундре.
Человека и диких животных в природе объединяет не сходная генная структура, совместная эволюция или общая экология. Прежде всего, их объединяет конкуренция за лучшее место на Земле. Если эта конкуренция исчезает, это означает, что животное перестает быть диким.
Или, что человек погиб.Для каждого добытчика в тундре есть неписаные законы.
Не станет промысловик ловить рыбу в немереных в тундре озерах при помощи хлорки, и не выстрелит в лебедя. А тому, кто эти законы нарушает – люди руки не подают.
А без поданной руки жить нельзя…Еще не зная того, волк и человек не приручали друг друга, а просто выбрали одну судьбу, оба оставшись такими, какими их сделала природа.
И им пришлось пройти этот путь до конца.
Хотя, конец у них будет, сосем разным…14
Для того, чтобы выйти замуж за генерал-полковника, девушке, иногда, требуется смелость.
– Как вас зовут? – спросил генерал девушку.
– Ирина, – то, что произошло дальше, Ирина не могла рассказать никому, ни подругам, ни матери. Она просто не знала, какими словами это можно сделать, потому, что генерал вдруг стал тем, кем генералы ни бывают никогда – очень смешным ребенком.
Он смотрел ей в глаза, смотрел и вдруг заговорил:
– Вы ведь пришли сюда что-то купить, но ведь здесь же ничего нет. А у меня дома два, наверное, полных холодильника. Я вам все это отдам… Ой, что я говорю… Вы простите…
Я совсем не это хотел сказать…
– Я вижу, – улыбнулась Ирина.
– Пойдемте ко мне… Вы только не подумайте… Если ваши родители волнуются, можно позвонить им из моей машины… Вы только ничего не подумайте…
– Я ничего и не думаю.
– Мы просто посидим. А потом, моя машина отвезет вас, куда захотите… Я опять говорю что-то не то… Я просто не хочу, что бы вы уходили… Я вас больше не встречу… Это очень важно… Я не знаю, что нужно сказать… Простите… Я не знаю, как нужно сказать… Вы послушаете музыку…
А я послушаю вас.
– Не надо волноваться. Вы все просто и ясно сказали…Почти в центре, не то, чтобы голодной, но какой-то беспродуктной Москвы генерал Франтов кормил девушку осетриной и многослойным сыром. Сам он ничего не ел, а просто слушал ее, хотя ничего особенного Ирина не рассказывала.
Она говорила о маме, об институте, о Бухарине, о журнале «Огонек» и газете «Московские новости» – обо всем том, о чем говорила вся Москва.
А генерал слушал, и ему не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался.
Когда Ирина стала собираться домой, Иван Иванович хотел ее удержать:
– Подождите. А икра… – и понял, что опять сказал глупость. Даже не глупость, а что-то совсем не то, что хотел сказать, – Простите.
– Ничего. Я и сама не знаю, как себя вести. Знаете, а можно я возьму два бутерброда для мамы?
Впервые в жизни благополучному генералу стало стыдно за то, что он благополучный человек:
– Я вас очень прошу, возьмите все.
– Все – это то, о чем я сегодня не хочу думать…