Бесконечное лето: Город в заливе
Шрифт:
— Что случилось с тем человеком, который предлагал заботиться только о себе? — тихо спросила Славя. — Когда ты был настоящим, тогда — или теперь?
Ружичка опустил глаза.
— Алиска… в старом Сиаме, говорят, делали отличное серебро с травлением. Пришлось побегать, но этой штуке точно больше ста пятидесяти лет, а возможно, и больше двухсот. В любом случае, нам с тобой придется выпить эту чашу до дна.
— Спасибо… — растерянно пробормотала она. — Мы… я… как-то не подумала тебе ничего такого подарить.
— Да у меня-то подарок уже есть, — пояснил парень. — Лисапет уже в наличии, а я очень давно его хотел. Датч молодчина, не забыл упаковать на крышу машинки, а ребятушки балалайкины тоже не сплоховали, перегрузили. Так что я таперича обратно с подарком, и как раз здесь все отлично.
— А с чем тогда «не-отлично»? — вопрос Мику должен был прозвучать шутливо, несерьезно, но что-то сорвалось. Слова повисли в воздухе, тревожа и мешая. Ружичка устало потер глаза.
— Пару дней назад мне снился сон… Я его даже не вспомню сейчас, знаю только, что проснулся с ощущением того, что едва не совершил какую-то ужасную ошибку, за последствия которой мог бы потом еще долго расплачиваться. И на душе было такое смешанное чувство — тяжесть от того, что чуть было не совершил, и облегчение оттого, что все обошлось.
Он посмотрел пустым взглядом перед собой.
— Это была та ночь, когда я изменил тебе, Аля. Сон оказался ложным.
Мику с Леной переглянулись ошеломленно, наивные души. Алиса вспыхнула, как лампа в комнате для проявки фотографий. Славя вздохнула — долго, укоризненно.
— Разве обязательно было снова все это пере…
— Обязательно, — отрезал парень. В голосе его не было злости или гнева, но там было кое-что похуже — плотная, могильная уверенность в собственной правоте, и еще тупое упрямство локомотива, который прет вперед, не считаясь с препятствиями — такова его нечеловеческая, машинная сила. — Можно долго молчать, и застенчиво улыбаться, и читать стихи на закате, но это ни на шаг не приближает нас к решению проблемы.
— Проблемы? — тихо сказала Славя, но ее не услышали.
— За всей
— Саш, я тебя не обвиняю, — покачала головой Алиса. — То, что случилось, оно, ну…
— Я взрослый человек, — прервал ее Ружичка. — И в состоянии обвинить себя сам, когда вижу, что облажался. Но я конструктивен, и способен не только посыпать голову пеплом, но и наметить и осуществить решение проблемы имеющимися средствами. В общем, мне придется уйти.
— Что? — Лена очнулась первой, убаюканная покаянными речами. — Как уйти? Куда уйти?
— Мне снятся сны, — парень выглядел очень усталым, слова падали тяжелыми солеными каплями. — Где я на войне. По-прежнему там, у себя — дома. Где я нужен, где меня ждут, где просят прийти — и не могут дождаться. Там остались дорогие мне люди, и они сейчас страдают. Там… там сейчас очень плохо. Я долго не мог понять, что означают все эти видения, но все оказалось очень просто. Я должен вернуться.
— Должен, значит? — перемена, произошедшая с Алисой, была разительной. — А здесь ты, получается, не нужен? Здесь твоя помощь не требуется? Дорогих тебе людей не проживает?
— Ты говорил, что никогда не сможешь оставить… нас. — Славя медленно покачала головой.
— Девчонки… — Ружичка помотал отяжелевшей головой, но держал ее высоко. — Вы думаете, для меня это просто? Думаете, у меня не рвется сейчас душа, не болит сердце? Я не могу вас бросить… но должен это сделать, потому что логика — жестокая тварь, а она говорит, что ваши шансы на выживание без меня куда выше, чем… чем тех, кто остался там. На войне.
— Какая вообще война, о чем ты? — Мику старалась быть разумной. — Я не очень-то слежу за новостями, но ведь говорят, что… словом, у вас там заключили перемирие, войны больше нет, все потихоньку налаживается…
— Ага, конечно, — парень согласно покивал головой, но застывшая усмешка говорила обратное. — Мирный процесс идет вовсю, в отдельные дни люди гибнут десятками. Знаете, чем сейчас пахнет летняя степь? Нет, не травами, не пыльными иссушенными листьями, не коровьим пометом и не пряной цветочной пыльцой, на которую у меня аллергия. Она пахнет огнем, нагретой сталью и сгоревшим топливом, и черные следы танков, пересекающие выжженные просторы, выглядят математическими знаками равенства.