Бесконечность любви, бесконечность печали
Шрифт:
Пауза, во время которой он ворошил угли, подбрасывал дрова, пришлась кстати. Закрыв дверцу, Вадим какое-то время понаблюдал за пламенем, принявшимся жадно лизать сухое дерево, затем сел на пол, подтянул к себе колени и, глядя в огонь, наконец ответил:
– Любил. Первую - очень давно. Вторую... Вторую люблю и сейчас... Несколько месяцев назад я встретил женщину, с который хотел бы прожить всю жизнь. Но не судьба, - произнес он едва слышно.
И столько неприкрытой боли прозвучало в его словах, что Хиль да даже растерялась. Встав с кресла, она опустилась на пол рядом с Вадимом, обняла, склонила его голову себе на плечо, погладила, по коротко стриженным волосам, посмотрела на озаренное яркими сполохами лицо
«Бедный мой мальчик!
– Хильда не в силах была справиться с поистине материнской жалостью.
– Плачь, родной, плачь, - заметила она слезу на его сомкнутых ресницах.
– Слезы очищают и смывают боль. Мы все, мальчики и девочки, приходим в этот мир с открытым сердцем, с нежной, беззащитной душой. Вот только нам, девочкам, плакать позволено, а мальчикам - нет. Воспитываем сыновей под лозунгами «мужчина должен быть сильным», «плакать нельзя», «надо учиться терпеть боль, скрывать чувства», - размышляла она, продолжая поглаживать его по голове.
– Оттого и покрываются наши сыночки толстой корой, как дерево... А ведь сломай неосторожно веточку, задень кору - там все нежное, беззащитное, живое... И плачет от боли...»
– Расскажи мне об этих женщинах, - вновь тихо повторила она спустя время.
– Как их звали?
– Первую звали Валерия. Хотя почему звали?
– сделав вид, будто что-то попало в глаза, Вадим коснулся ресниц тыльной стороной ладони.
– Ее и сейчас так зовут. Вторая - Катя...
– подняв голову, он подул на ресницы и вдруг...
Будто где-то внутри сорвалась прочная задвижка, не позволявшая ранее выплеснуть то, что не давало душе покоя. И если поначалу он говорил короткими, отрывистыми фразами, то постепенно его исповедь наполнилась отступлениями: что чувствовал, на что надеялся, как жил и живет, когда понял, что потерял любовь навсегда, и возврата к прошлому нет. Как нет и будущего: все мечты и фантазии - не про него.
Ни с кем и никогда в жизни Вадим так не откровенничал. Родным и близким ведь не все можно рассказать. Особенно матери: гут же спроецирует его боль на себя, и столько будет волнений и переживаний, что только добавит страданий ему. Именно такой мамой и была Нина Георгиевна, будто связанная с сыном невидимой пуповиной. Этот энергетический поток никем пока не доками, не измерен, но все знают: он существует.
С Хильдой же у Вадима при всей душевной и духовной близости никакой фантомной пуповины не было, ничто не накладывало обостренной ответственности за последствия. По сути, он нуждался в доверенном человеке, под наблюдением которого мог сам вскрыть истязающий его нарыв и выдавить по капельке из души боль. Под наблюдением, но без стороннего вмешательства - он сам проговаривает боль вслух, а доверитель слушает, не вмешиваясь. Лишь иногда корректирует процесс короткими уточняющими вопросами, чтобы исцеляющийся не пропустил инфицированный участок, копнул глубже, промыл, забинтовал рану.
Иповедь закончилась глубоко за полночь. И отнюдь не на печальной ноте. Почувствовав облегчение, Вадим коснулся ближайших планов и незаметно для себя полностью переключился на другую тему. Он хочет заняться полноценным производством медицинской техники. Давно об этом подумывал, и Мартин в свое время подталкивал, но чего-то недоставало для принятия решения. И вот созрел. И даже нащупал не занятую конкурентами нишу.
Хильда сразу его поддержала: правильно, надо двигаться вперед. Она со своей стороны окажет любую посильную помощь. И еще будет им гордиться. На том и разошлись, пожелав друг другу спокойной ночи.
Но сон к Вадиму все не шел. Сказывалось то ли перевозбуждение, то ли, наоборот, исцеляющее действие душевного «хирургического вмешательства». Мысли долго бессистемно перескакивали с одного на другое, как вдруг споткнулись. Он понял: если прямо сейчас не обрубит прошлое, никакого полного исцеления не получится. Неиссеченный нарыв, как спящий вулкан, будет исподволь нагнаиваться, отнимать силы, травить душу
Печальный опыт такого существования у него уже был, и ждать, пока рано или поздно прошлое утратит свою силу, он не хотел. В его ситуации это непозволительная роскошь. Он не станет тратить несколько лет жизни на бессмысленное, депрессивное состояние, ковыряя одну и ту же рану. Надо принять: Катя осталась в прошлом. Да, пока еще не в его власти избавиться от любви к ней, но и мешать своим планам, он ей не позволит. Придется чувства заточить в темницу.
На этой четкой мысли Вадим и уснул, вернее, забылся на несколько часов, а когда открыл глаза, понял: разговор с Хильдой сделал большое дело, можно сказать, главное в его нынешней жизни - подарил спокойствие. Все вернулось на круги своя, словно, как и несколько месяцев назад, не было никакой Кати. Любовь удалось закапсулировать и запрятать в душе настолько глубоко, что ее будет не отыскать, даже если ему когда-нибудь и захочется этого. Так что пора лететь домой и браться за работу, по которой истосковался...
Вспомнив о новом деле, Вадим улыбнулся тщательно выбритому отражению в зеркале, застегнул молнию на сумочке с санпри-надлежностями и, что-то мурлыча под нос, поспешил в комнату к раскрытому чемодану...
Катя вышла на крыльцо женской консультации и, подставив лицо лучам яркого весеннего солнышка, улыбнулась: встала на учет, анализы в норме, токсикоз отступил, чувствует себя хорошо, даже набрала вес. И самое главное - угроза выкидыша миновала.
В остальном все тоже складывалось неплохо. Отец восстанавливается, со дня на день вернется домой из Аксаковщины. На работе полный порядок. Возвращение в редакцию было воспринято как само собой разумеющееся, а обещанный Жоржсанд свободный график позволял и выспаться, и потрудиться в свое удовольствие. Никаких тебе авралов, экстренных поручений.
С разводом тоже начались подвижки. Виталик выздоравливает, брачный договор подписан. Кстати, пока еще действующие супруги так и не увиделись, хотя скрепляли его подписью одновременно, правда, в смежных комнатах. Адвокаты постарались: как выяснилось, желание не встречаться лицом к лицу обоюдно. Так что теперь перенесенная по срокам процедура развода представлялась сущей формальностью: их абсолютно ничего не связывает, и никаких претензий друг к другу они не имеют.
Радовало Катю и временно выпавшее из внимания дело Поло-винкиной: в магазине, где она работала, провели внеплановую проверку и обнаружили еще большие хищения. В результате директрису заключили под стражу. Благодаря адвокату и в связи с новыми и не принятыми во внимание старыми смягчающими обстоятельствами дело направили на повторное рассмотрение. Поскольку Половинкина уже отсидела определенный срок, можно рассчитывать на условно-досрочное освобождение. Вернется домой, заберет из детдома детей. И супруга Марии вместе с группой местных алкоголиков вовремя отправили к психотерапевту на кодирование: на носу посевная, работать некому. Все это, вместе взятое, добавляло Кате положительных эмоций: хорошо, что не прошла мимо, помогла человеку.
Так что жизнь налаживалась, и Катя могла жить только беременностью. Благостное, умиротворенное состояние... Как же в нем комфортно! Не удивительно, что все мешавшие этому мысли пресекались в самом зародыше. Стоило только замаячить на горизонте чему-то тоскливому, тотчас срабатывала установка: думать и хорошем! Никакой чернухи, никаких туч, никакой слякоти. Все плохое вторично, третично и вообще не заслуживает внимания.
Именно поэтому она старалась не вспоминать и предшествующий жизненный период - падение, взлет, снова падение. Все в прошлом. Судьба удостоила ее долгожданной награды: она будет холить, лелеять, сдувать пылинки со своего чада, любоваться им. Возможно, тогда и вспомнит того, благодаря кому случилось это чудо и она стала мамой. Если уж ей не дано сполна испытать личное счастье, всю любовь она отдаст маленькому человечку, который живет в ней. И не столь важно, узнает он когда-нибудь о своем отце или нет. Время рассудит, воздаст всем по заслугам, расставит все по местам.