Бесконечность любви, бесконечность печали

Батракова Наталья Николаевна

Освободившись от отцовских объятий, Катя сделала шаг впе­ред и тихо прошептала:

–  Прощай...

Дверь закрылась. Александр Ильич застыл посреди коридора: слова дочери ему совсем не понравились.

–  Вам туда нельзя!
– женщина-регистратор пресекла его робкую попытку открыть дверь в смотровую и войти следом за дочерью.
– Ждите, когда вещи отдадут, или езжайте домой.

Мужчина послушно присел на кушетку, приложил руку к левой стороне груди. Скорее, по привычке, так как боли в сердце он не чувствовал. Но где-то там,

внутри, скребло, щемило и... плакало.

–  Вам плохо?
– обратил на него внимание подошедший к реги­стратору доктор.

–  Нет, все хорошо... Душно немного.

–  Вы бы на свежий воздух вышли, - посоветовал доктор и, взяв историю болезни, поспешил к кабинету, куда вошла Катя.
– ...Ека­терина Евсеева? Здравствуйте...
– донеслось до Александра Ильи­ча из-за закрывающейся двери.

Зазвонил телефон. Глянув на регистратора, он решил выйти на крыльцо.

–  ...Да, Арина... В приемном... Молчит, - ответил он и шумно вы­дохнул.
– Переживаю... Еще сдуру ляпнул про Слуцк, про могил­ки... Подожди...
– попросил он и напряг слух.

Из глубины приоткрытой двери в приемный покой послышал­ся шум и возглас: «Женщина, вы куда?» Следом - призывный крик Кати: «Папа! Папа!»

–  ..Арина, я перезвоню!
– почти побежал он назад в помещение.

Заметив в коридоре отца, дочь бросилась к нему на шею:

–  Папа! Только что звонил Генрих! Он договорился с каким-то фондом, и мне уже оплатили операцию! Папа, это... это чудо! Это счастье! Папа, моя девочка будет жить... Боже! Спасибо тебе!
– сло­жив на груди руки, подняла она взгляд вверх.

–  Не может быть...
– не в силах был поверить отец.
– Здесь нет ошибки?

–  Нет! Генрих сказал: прямо сейчас в клинике готовят докумен­ты и сегодня же вышлют мне на почту!

–  Женщина!
– не разделяя необоснованной, на ее взгляд, радо­сти, регистратор напряженно свела брови.
– Больная! Немедленно вернитесь в смотровую! Или вам будет отказано в госпитализа­ции!

–  Я сама отказываюсь от госпитализации!
– повернулась к ней Катя.
– Паспорт верните, пожалуйста.

–  Вы слышали, Александр Иванович?
– обратилась регистратор к доктору, вышедшему из смотровой.
– Она отказывается от госпи­тализации! А медицинские показания? А дальше что, вы подума­ли?

–  Я подумала. Я очень хорошо подумала: дальше я поеду в Гер­манию, потому что там спасут моего ребенка!
– ответила Катя с вызовом и повторила: - Верните паспорт.

–  Мария Афанасьевна, оформите отказ и верните женщине па­спорт, - отдал распоряжение доктор, передав в окошко медицин­скую карту.
– Вам повезло. Поздравляю!
– чуть растерянно произ­нес он, повернувшись к пациентке: - Даст Бог, все сложится. Удачи!

«Какая-то неувязка получается, - недоумевал Клюев, распи­сываясь в журналах.
– Вадим накануне позвонил, предупредил: сегодня вопрос

Евсеевой обязательно решится. Даже попросил не спешить, ежели что... А тут объявляется какой-то Генрих, и вроде это он ей помог... Непонятно...»

Поднимаясь в отделение, Саня набрал номер друга, но тот не от­ветил - или занят, или разговаривает параллельно.

Рабочий день закончился почти час назад, и Клюев задержался специально: знал, что прерывание беременности Евсеевой назна­чено на завтра, а потому хотел ее дождаться и определить в свое отделение. Если вдруг у Вадима с клиникой в Германии не полу­чится, то он хотя бы постарается сделать все, чтобы в будущем Катя могла иметь детей.

«Что ж, наконец смогу встретиться с риэлтором, - посмотрел он на электронный циферблат в коридоре.
– Чем быстрее выставим квартиры на продажу, тем быстрее вернем Вадиму часть суммы. У него и без того непредвиденные расходы из-за Кати. Не знаю, смог ли бы я так поступить...
– мысленно отдал он должное другу.

–  Теперь можно и Ольге рассказать - не хотел раньше времени об­надеживать, дабы не расстраивалась, если не получится... А ведь я обещал ей сегодня съездить в магазин, коляску посмотреть!
– вспомнил он и улыбнулся: - Все приятнее, чем готовить пациент­ку к прерыванию беременности...»

Переодевшись в бытовке (в багажнике автомобиля с некоторых пор кроме стандартного запаса одежды он возил и строительный комплект), Вадим переобулся, счистил прилипшую глину с сапог, ополоснул их под струей воды, сунул в мешок и поставил в специ­альный контейнер. Он с детства терпеть не мог грязь, мусор, бес­порядок. Притом везде - в помещении, в автомобиле, на стройке - лично контролировал своевременность уборки рабочих мест. Да, педант! Да, такой у него пунктик! Но и в справедливости слов отца «сколько мусора вокруг - столько и в голове» с некоторых пор он не сомневался.

Перед тем как сесть в машину, Вадим посмотрел на небо. Похо­же, распогодилось. Даже солнце местами пробивается сквозь кос­матые обрывки туч. Только на душе никаких просветов, ни одного лучика в его сумрачном царстве - ни от Хильды, ни от Поляченко. Из офиса тоже никто не звонил, от деловых партнеров ни звука... Все словно сговорились. А что если у Хильды в клинике не сло­жилось? Вдруг передумали, отказали в операции? А у Кати сейчас критический срок, и она решает: или дохаживать, надеясь, что ре­бенку помогут, или прерывать беременность.

Почему не звонит Поляченко, предположить нетрудно: не уда­ется разыскать Автуховича, который, как они уже узнали, и опе­рировал Сережу. Зина молчит, видимо, обижена... Хотя, может, и ей докладывать нечего? Падение деловой активности в бизнесе последние месяцы откровенно пугало: похоже, мировой кризис постучался и в двери его офиса. Того и гляди, придется сокращать штат. А команда у него хорошая, проверенная, каждый сотрудник на своем месте. Сейчас сократишь, а потом, когда построится за­вод, понадобятся квалифицированные кадры...