Бесконечность любви, бесконечность печали
Шрифт:
– Могу сбегать в магазин. Тут у вас хозяйственный есть неподалеку, - вспомнил он.
– Заодно по дороге продукты прикуплю - ну там хлеб, молоко.
– Не стоит. Все равно в Ждановичи поеду.
– Решила к отцу перебраться? Правильно, - поддержал он.
– Тебе сейчас лучше одной не оставаться. Мало ли что! Вот только...
– словно споткнулся он.
– Ему ведь операцию делают... С кем ты там будешь?
– С Ариной Ивановной.
–
– Веня хлопнул себя по лбу.
– Совсем забыл! Мачеха вроде врач?
Катя кивнула.
– Ну тогда совсем клево! Буду знать, где искать. И, возможно, не только я, - загадочно добавил он и предложил: - Давай куртку в шкаф спрячу.
– Спасибо, - передала Катя куртку и стала разуваться.
– Ты езжай, все в порядке. Просто давно по лестницам не ходила.
– А-а-а... Гиподинамия, - понимающе кивнул Веня.
– Тогда ложись, отдыхай. Только телефон не выключай.
– Хорошо, - Катя встала с банкетки.
– Езжай, спасибо!
– Ладно, бегу. Мороз отпустил, попробую свою ласточку завести. Да еще этот Вессенберг на мою голову, - вздохнул он и сделал неуверенный шаг к двери.
– Вень, признайся: это была твоя идея позвонить Генриху в Германию?
– пытливо посмотрела ему в глаза Катя.
– Откуда ты его знаешь? Только честно!
– Да не было у меня никакой идеи, и знакомы мы не были! От тебя о нем слышал... Я же говорил: когда сюда зашел за твоими вещами, не удержался, снял трубку. Ну и как-то вырвалось, что ты в больнице...
– вновь повинился друг.
– Дальше он сам туда звонил.
– А с кем он разговаривал?
– По-моему, с начмедом, - припомнил Потюня.
– Я еще не врубился сразу, с чего бы она его к себе в кабинет пригласила. Внутрь больницы никому ходу не было, а его вдруг прямо к ней запустили.
– А статью о ней кто писал?
– Стрельникова. Генрих позвонил и спросил, есть ли кто из нашей газеты, - пояснил Веня.
– Видимо, с начмедом договорились: она ему обеспечит проход в больницу, а он ей - статью об аварии и нужных тонах.
– А что еще Генрих говорил об этой женщине?
– О ней - ничего. Разве что есть такой непонятный факт... Сегодня я, честное слово, не хотел Генриха с собой брать. С утра пораньше ускакал в редакцию, а ему приказал сидеть дома. Так, прикинь, сама начмед ему позвонила и надоумила встретить тебя с цветами. На кой ляд ей это? А тот, как дитя, обрадовался, на такси примчал...
– вздохнул Потюня.
– Ты уж меня прости, что такая хрень вышла. Хотел как лучше...
– Благими намерениями...
– горько усмехнулась Катя.
– Вень, давай четко договоримся: если ты хочешь остаться другом, никому больше обо мне ни слова! Иначе перестанем общаться.
– Да оно мне надо -
– ...Ладно, за Жоржсанд спасибо, - после паузы согласилась Катя.
– Но в остальном, Веня, что бы ты ни узнал, что бы ни услышал - молчи!
– в ее голосе звучала мольба.
– Мне будет очень больно потерять еще и тебя, - она отвернулась, чтобы спрятать навернувшиеся слезы.
Спазм сдавил горло, но не из-за того, что продолжал ныть живот. Боль физическую унять хоть как-то можно - принять таблетку, например, прилечь, подождать, пока успокоится.
От душевной боли никаких средств не предусмотрено.
– Ну дошло уже до меня, - не заметил ее состояния Потюня.
– Ладно, побежал. Звони.
Закрыв за ним дверь, Катя просмотрела почту и обнаружила письмо из суда: развод с Виталиком назначен на первые числа марта. Оставив извещение на тумбочке и прихватив телефон, она дошла до дивана, прилегла, подсунув под голову декоративную подушечку. Подтянула коленки к животу, закрыла глаза и прислушалась: вроде боль внизу живота утихла.
И тут же, как по команде, в памяти ожили Вадим, Лежнивец...
«А вдруг она это все специально подстроила?
– яркой лампочкой вспыхнула спасительная мысль.
– Вызвала Генриха, на то же время пригласила Вадима... Нет, вряд ли... Продумать такое, чтобы все совпало до секунд, невозможно, - критически оценила она свое предположение.
– Выходит, он сам к ней приехал, сам подхватил на руки... И никакой не больной...»
На эту мысль низ живота отреагировал резким спазмом, который на сей раз вызвал приступ паники. В памяти мелькнуло искаженное лицо Алисы. Подтянув коленки еще выше, Катя дождалась, пока боль снова утихла, и тут же усилием воли приказала:
«Спать! Ни о чем не думать и спать. Что было, то прошло. У меня есть ребенок. Я должна его сберечь...»
Высадив Ладышева у подъезда, Поляченко проводил его взглядом: сгорбленная фигура, заплетающиеся ноги. Он тут же пожалел, что не настоял и не поднялся вместе с шефом в квартиру.
Поколебавшись еще какое-то время, он вдруг решил действовать: припарковал машину, заглушил двигатель, быстрым шагом достиг подъезда и набрал на панели номер квартиры. Никто не реагировал. Набрал еще.
На третий раз открылась дверь, и в проеме показался консьерж:
– Вы к Ладышеву? Он просил никого не впускать.
– Все же позвольте пройти, - попытался протиснуться мимо него Поляченко.
– Не могу. Только с согласия жильца, - твердо стоял на своем пожилой консьерж.
– Иначе вызову милицию.
Андрей Леонидович с досадой вытащил телефон и под бдительным оком мужчины набрал номер шефа.