Беспокойные боги
Шрифт:
Во внезапно наступившей тишине я прижал к себе дочь.
Наконец, успокоив свое неровное дыхание, я спросил: "С тобой все в порядке?"
Кассандра заставила себя принять сидячее положение, оглядела кровавую бойню, призрачного гиганта сьельсина, разбитого на валах, тела и разрушенные здания. "Она… мертва?" Голос Кассандры звучал едва громче шепота. "Ты… убил ее?"
Приподнявшись, я прижал ее к себе, не обращая внимания на кровь на ее лице. "Не думаю", - сказал я в ответ. "Она вернется.
Кассандру трясло, она понимала, насколько близка была к гибели. "Эй!" Я положил руки ей на плечи и легонько потряс. "Эй! Кассандра, послушай меня! С тобой все в порядке. С тобой все будет хорошо". Я притянул ее к себе.
"Марло!" Валерьев, пошатываясь, направился ко мне. Он бормотал что-то на дюрантийском славянском, которого я не понял, но догадался сам. "Что это было?"
Я поднялся на ноги. Мой меч лежал на песке, глаза крылатого льва смотрели на меня. Я схватил его. "Теперь ты мне веришь?"
Мужчина слабо кивнул.
"Выведи всех, кого сможешь, в безопасное место", - приказал я. "Мне нужно идти".
"У нас раненые!" крикнул Валерьев в мою удаляющуюся спину. "Бомба!"
Я остановился, опустив голову. Страшная тяжесть легла мне на плечи и на сердце. "Оставьте их", - велел я. "Если они не могут идти, оставьте их. Вы должны убраться подальше от руин. Отойти как можно дальше!"
"Но!"
Я набросился на Валерьева, как застоявшийся бык. "Я собираюсь стереть это место с карты!" Закричал я. "Если вы не хотите умирать, доктор, то сделаете, как я говорю!"
В этот момент из песка поднялся один из сьельсинов - ни мертвый, ни раненый. Я разжег свой меч, чтобы встретить его, но он прыгнул на Валерьева и мощным ударом разрубил человека своим скимитаром. Я закричал, но между мной и доктором было слишком много пространства, и он был уже мертв. Его убийца увидел меня и отступил, опасаясь моего меча.
"Yukajji-kih, adiqqa itamshan!" - произнес сьельсин, сжимая свое оружие обеими руками. "Сражайся!"
Он знал, что уже мертв, и бросился ко мне.
Черная рука метнулась из песка и схватила тварь за лодыжку, сьельсин упал, и еще один представитель его вида вырвался из песчаного холма точно так же, как это сделала Ушара. Перебирая руками, он взобрался на нападавшего и вонзил нож с коротким лезвием в спину первого сьельсина, проскользнув между хитиновыми пластинами его доспехов. Этот второй сьельсин держал своего соплеменника за один рог, и ждал, пока его брат умрет. Сьельсин, убивший Валерьева, дернулся раз, два и затих.
Только когда он был мертв, я узнал его убийцу.
Рамантану стоял, лицо его было перепачкано черной кровью и песком, волосы, заплетенные в косу, растрепались, щелевидные ноздри раздувались, когда он поднялся, держа в руке
Я стоял там, пораженный, смятение заполняло мой разум, как дым.
Дактару был милосердием, и даже больше, чем милосердием.
Помилованием.
"Я сдаюсь!" - сказал капитан на своем собственном нецензурном языке и сделал самую удивительную вещь, которую, как мне кажется, я когда-либо видел у представителей этого вида.
Он опустился на колени и прижался ухом к песку у моих ног.
Никто из нас не осмеливался пошевелиться. Кассандра застыла в четырех шагах от меня. Остальные сьельсины - те немногие, кто выжил, - замерли на ногах или на коленях.
"Nubabiqursa o-caihanaru!" воскликнул Рамантану. "Ты причинил ему боль! Богу! Баэтаны учат нас, что Утаннаш ложен. Что его силы ложны. Но ты… жив".
Я пошевелился, и Рамантану уткнулся мордой в песок. "Дактару!" - закричал он. "Дактару ина ндакту, Ба-Аэта-до!"
"Ба-Аэта?" повторил я. "Твой господин, говоришь?" Капитан вздрогнул. Исчезло чудовище, сортировавшее пленников, взятых с "Реи", чудовище, которое бросило бедную женщину своим собакам ради забавы. Вместо него был червь, пресмыкающееся насекомое. Что-то в капитане пошатнулось.
Его вера.
Весь его мир.
"Adiqursa ti-caihanaru vaa wo!" сказал Рамантану. "Ты сразился с богом! Прогнал его. Он убил моих людей! Моих рабов! Когда мы были верны, когда Музугара не был верен!"
"О чем оно говорит?" - спросила Кассандра, держа в руке незажженный меч.
Я поднял руку, чтобы успокоить ее.
Рамантану обратился к пыли. "Ты - Аэта, Марло-до! Ты убил Отиоло. Улурани. Ты сразил принадлежащих самому Пророку! Иубалу эза Бахудде эза Ауламн. Хушанса говорит, что ты тоже убил Аттавайсу. И теперь Музугара мертв".
"Я не убивал Музугару", - сказал я. Я не убивал и Ауламна. И я не убивал никого из остальных в одиночку, кроме Аттавайсы.
"Но он мертв!" сказал Рамантану. "Из-за тебя!" Ичакта прижал лицо к земле. "Я убил своего человека, Джабанки, ради тебя. Я твой раб".
"Iyadar ba-kousun ne?" повторил я. "Мой раб?"
"Утаннаш - более великий бог, это ясно!" Капитан заговорил быстрее. "Сможешь ли ты убить его? Сможешь ли ты убить бога, который убил мой народ?"
"Я не знаю", - сказал я, произнося слова на гальстани, а не на сьельсинском, как глухой выдох.
"Абба?"
"Silencio, mia qal!" огрызнулась я, теперь переходя на джаддианский.
Приняв мой крик за осуждение, Рамантану вздрогнул. "Daktaru ina ndaktu!" - закричал он, моля о пощаде или милосердии иного рода...