Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт

Стоун Ирвинг

— Но, разумеется, вы преувеличиваете роль полковника Фремонта и его поступков.

— Я знаю, что ваш отец негодует на меня, мисс Джесси, и, пожалуйста, верьте мне, что я любил вас почти как свою дочь. Я глубоко огорчен, что причинил вам такую боль. Но полковник Фремонт оскорбил меня в присутствии других офицеров. Он отказался выполнять мои приказы и ссорился с моими представителями. Бунт — это настрой ума полковника Фремонта. Если я позволю этому бунтарству остаться безнаказанным, то подорву свою собственную позицию в такой степени, что никогда не смогу командовать. Я должен наказать такое поведение ради себя самого и моей долгой карьеры. Нельзя допустить, чтобы полковнику

Фремонту безнаказанно сошел этот второй бунт, поскольку он станет прецедентом, подрывающим моральный дух армии…

— Второй бунт? А какой был первым?..

— Когда он отплыл от причала Коу, получив приказ вернуться в Вашингтон.

Джесси побледнела, ей стало дурно.

— Но это сделала я, генерал Кирни. Мой муж не знал, что был отправлен приказ, он узнал только после возвращения, когда я ему рассказала.

— Простите меня за грубость, — ответил генерал Кирни с прямолинейной откровенностью, подобной песчаной буре в пустыне, — но я вам не верю. Убежден, что он получил приказ и выдумал вместе с вами, как избежать последствий приказа.

Она снова села на стул:

— Как вы можете говорить мне такое после сорока лет дружбы с семьей Бентон, ведь вы меня знали со дня рождения?

— Именно потому я и говорю это. Бентоны были всегда страстными борцами, ставящими дело, цель выше правды. Я знаю, что вы станете лгать, Джесси, защищая мужа. Я знаю, что вы пойдете на все, чтобы защитить его. Я не порицаю, когда говорю, что вы лжете; это своего рода комплимент: каждая жена должна лгать, защищая мужа. Но это не причина, чтобы я обманывался. Ваш муж — законченный бунтарь. Чем быстрее мы выставим его из армии, тем лучше.

— Ну, хорошо, — сказала Джесси с оттенком металла в голосе, который она даже не заметила. — Я глупая, а мой муж — законченный бунтарь. Но даже в таком случае должен ли весь мир слышать наши обвинения и контробвинения? Это нанесет ущерб администрации президента, навредит нашему правительству, очернит нашу армию.

— Я буду настаивать на военно-полевом суде, — хрипло ответил генерал, — потому, что никому не позволю поступить так со мной в конце моей карьеры.

— Тогда я отвечу вам равноценной правдой: вы сами не должны наносить удар самому себе в конце вашей карьеры! Горечь процесса, обвинения создадут вокруг вас врагов и умалят ваши деяния для своей страны.

— Я рискну, — ответил он. — Я буду считать, что не выполнил свой долг, если не возбужу дело.

Наступила неловкая тишина. Наконец Джесси взмолилась:

— Почему вы должны мстить ему из-за меня? Я ответственна за то, что полковник Фремонт вышел в поход с вашей пушкой вопреки приказу. Если бы не эта неприятность, вы никогда не подумали бы о нем как о бунтаре. Вы были бы более терпимы и добры к нему в Калифорнии, простили бы ему поспешность и скрыли бы его ослушание. Но из-за того, что сделала я в Сент-Луисе, вы склонны считать его мятежником. Я одна ответственна за состояние вашего мышления. И если моего мужа уволят из армии с позором, то по моей вине. Сделаете ли вы меня ответственной за подрыв карьеры собственного мужа? Я не могу поверить, что вы можете это сделать. Представьте ваш доклад военному департаменту, пусть военный департамент примет дисциплинарные меры, какие считает нужными, но не превращайте это в публичный скандал. Дайте мне время урезонить полковника Фремонта, и я обещаю, что рано или поздно он осознает свои ошибки и придет к вам с извинениями.

Генерал Кирни отвернулся от Джесси и уставился на пустую серую стену. Когда он повернулся вновь, его глаза были такими же пустыми и серыми, как стена, которую он разглядывал.

— Я приказал полковнику Фремонту явиться в Монтерей

и привезти его архивы. Это после четырех месяцев, когда он продолжал командовать в Южной Калифорнии вопреки моим прямым и четким приказам. Он приехал в мою штаб-квартиру в Монтерей неряшливый и нечесаный после четырехсотмильной скачки на коне и в нарушение моего приказа не привез свои записи. Со мной был полковник Мэзон. Ваш муж потребовал, чтобы я отпустил полковника Мэзона и чтобы мы говорили с глазу на глаз. Когда я отказался, он закричал: «Вы привезли его шпионить за мной?» Верьте мне, миссис Фремонт, я не знаю ничего, подобного этой сцене, во всей истории армии. Позже, когда я послал полковника Мэзона в Лос-Анджелес, чтобы он принял командование от полковника Фремонта, ваш муж имел наглость вызвать своего командующего на дуэль! Он вел себя настолько вызывающе и высокомерно, что отказался возвратить мне две гаубицы, которые я перетащил из Санта-Фе через пустыню и которые мексиканцы передали ему при своей капитуляции. Это беспорядок, миссис Фремонт. Можете ли вы понять это? Что мне оставалось делать, как не посадить его под арест?

Джесси вонзила свои ногти в ладонь. Теперь оба бунта семейства Фремонт сосредоточены вокруг гаубиц. По критической позиции генерала Кирни и тону его голоса было очевидно, что в конфликте с полковником Фремонтом его больше всего задел отказ последнего вернуть пушки.

— Он переутомился, пока шло завоевание Калифорнии. Если бы он был нездоров, то при вашей поддержке он получил бы наилучшую медицинскую помощь, вы ухаживали бы за ним сами. Но он устал рассудком, а для такого рода недуга у вас нет ни понимания, ни сочувствия.

Она встала со стула, теребя в руках перчатки:

— Генерал Кирни, почему вы холодны и бессердечны? Почему вам хочется уничтожить полковника Фремонта и меня? Почему вы хотите помешать экспансии на Запад, навредить моему отцу? Вы не сможете причинить вред людям, которых вы любили, не уродуя при этом самого себя.

— Если бы я боялся смертельно опасных сражений, мисс Джесси, я никогда не стал бы солдатом.

— Но это бесконечно хуже, чем смерть. Та самая грязь, которую вы выльете на моего мужа, измажет и вас.

— Моя совесть не позволяет мне уклониться от этого сражения, как не позволяла уклоняться от сражений против англичан, мексиканцев и индейцев. Речь идет о фундаментальных вопросах, имеющих большее значение, чем какое-либо лицо или группа лиц. До свидания, миссис Фремонт.

Выйдя из конторы генерала Кирни, Джесси медленно побрела по улицам Вашингтона. Спустя час она пришла к военно-морской верфи и присела на деревянные ступени барака, чтобы освободить свою голову от мыслей. Потом собралась с силами и устало добрела до дома и попросила Мейли приготовить теплую ванну. Сидя в большом железном тазу, подтянув колени к подбородку, она в покое и тишине попыталась разобраться в событиях утра.

Да, Джон переступил дозволенное, его поведение в отношении генерала Кирни недопустимо, но она не будет ворошить прошлое. Себе она сказала: «Живя в безопасности и комфорте в вашингтонском доме, обладая способностью быть мудрой задним умом, я могла бы с легким сердцем сказать, что ему следовало вести себя так и так. Но в пылу волнений, с еще не ясным будущим, вынужденный принимать мгновенные решения на месте, он мог вообразить, что в данный особый момент действует правильно, сообразуясь с обстоятельствами. Достаточно легко прийти к правильному суждению, когда все факты налицо, но солдат не философ, а человек действия. Я не собираюсь быть ослепленно любящей женой и, разумеется, не стану с олимпийским спокойствием решать, что нужно было сделать по-иному или лучше».