Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт

Стоун Ирвинг

Джесси забыла, зачем она вошла в комнату. Она улыбнулась со слегка излишней бодростью, поцеловала мать и сестру и вышла из комнаты.

В ночь на 18 декабря Джесси, Джон, Том Бентон и Уильям Джонс работали до рассвета, составляя список предвзятых действий суда, суммируя и анализируя каждое отрицательное решение и показывая, как в аналогичных случаях выносились решения, выгодные генералу Кирни. В шесть часов утра они закончили работу, после чего она выпила чашку кофе, выкупалась, и ее отвезли в военный департамент, где она должна была выписать ряд параграфов, необходимых для резюме. Работа продолжалась почти до полудня, и у нее не осталось времени, чтобы освежиться и даже перекусить. Она спешила в Арсенал с необходимым

мужу материалом.

Она не могла видеть ясно Джона, когда он встал и приступил к изложению резюме. Ей было непонятно, произошло ли это по той причине, что осунувшееся лицо мужа было окутано дымкой отчаяния, или же помешал шум в ее голове. Полковник Фремонт смог произнести лишь первые слова, как военный прокурор поставил под вопрос их уместность и потребовал очистить зал. Она вышла в холодный вестибюль, где сквозь окна и щели под дверями гуляли сквозняки. Она постояла на месте, сколько смогла выдержать, а затем принялась ходить взад-вперед, чтобы согреться. К трем часам она уже не могла стоять на ногах и попросила знакомого отвезти ее домой. Дома она сразу же легла в постель. Перед ее глазами все качалось, тело горело, словно внутри пылал огонь, в ушах слышались глухие удары, а рот, казалось, был забит ватой. Словно сквозь туман она слышала успокаивающие слова мужа. Но одно слово врача она отчетливо услышала, прежде чем потерять сознание:

— Воспаление легких.

Ее сестра Элиза вернулась в дом, чтобы вести хозяйство. Элиза не умела красиво говорить, но, когда речь шла о делах, никто не мог с ней соперничать. Она поддерживала нужную температуру в комнате Джесси, а это было непросто в промозглый декабрь. У постели Джесси и днем и ночью всегда был кто-то — сама Элиза, Мейли или медицинская сестра. Вкусная и здоровая пища всегда стояла на теплой жаровне. Миссис Бентон, два месяца до этого прикованная к постели, заставила Мейли одевать ее каждое утро и, несмотря на то что левая половина ее лица и тела все еще была полупарализована, проводила многие часы около дочери, держа ее за руку и рассказывая веселые истории из ее детства.

Сильнее всех переживал неурядицы жены Джон, считавший, что это он навлек на нее болезнь. Джесси видела, что он винит во всем себя, хотя и пытался скрыть это за беззаботной улыбкой, когда входил в ее комнату.

Один лишь Том Бентон, казалось, не тревожился. У Джесси воспаление легких? У многих воспаление легких! Если он смог сам преодолеть туберкулез, унесший других членов его семьи, то можно ли сомневаться, что Джесси очень быстро избавится от такой хвори, как воспаление легких?

Джесси и не помышляла о том, что ее жизнь в опасности, все ее ночные кошмары вращались вокруг мужа и суда. Четыре дня она чувствовала себя прескверно. На пятый день в три часа утра наступил перелом. К полудню к ней вернулись силы, и она стала требовать, чтобы ей ежедневно сообщали о ходе процесса. Ей было приятно, когда муж и отец рассказывали о нем с иронией и уверяли ее, что все идет хорошо. Они не знали, что она подкупила Джошиима и тот в полдень, когда мужчины уходили из дома, приносил ей свежие газеты «Юнион» и «Нэшнл интеллидженсер», благодаря чему она постоянно следила за процессом. Ей не доставляло удовольствия читать отчеты из зала суда, содержавшие неприятные вещи, но тревога, порождаемая неопределенностью, была еще хуже.

Рождество и Новый год она провела в постели, обложенная подушками. Отец поставил ей в углу комнаты рождественскую елку, а врач разрешил раздать семейные подарки на ее глазах в рождественское утро.

Джон словно сошел с ума: он растрачивал их последние быстро таявшие сбережения на щедрые подарки для нее, начиная с жемчужных серег и кончая шелковым домашним халатом ультрамаринового цвета, который она поспешила снять по той причине, что он придавал ее лицу зеленоватый оттенок.

К концу третьей недели она встала с постели и попыталась сделать несколько

шагов по комнате, но ноги подкашивались, как после рождения Лили. Тяжело опираясь на руку мужа, она волочила ноги по мягкому ворсистому ковру, мечтая о том, чтобы простоять час или два, но уже через пять минут была рада вернуться в постель. Каждый день она съедала все, что приносила Мейли, желая скорее поправиться, прибавить в весе и возобновить работу с мужчинами. На третьей неделе января она уже была в состоянии провести целый день на ногах. Она всячески старалась скрыть от врача свою беременность, а он в свою очередь подчинился ее молчаливому желанию держать этот факт в тайне еще некоторое время.

Слушание затянулось на три месяца, истощив терпение нации. В последние дни января появились признаки, что дело идет к концу. Джон не разрешил ей присутствовать на последних заседаниях, но мужчины не смогли убедить ее не участвовать в написании заключительного выступления. Это сводящее все воедино заявление оказалось наилучшим плодом их сотрудничества, каждый из четырех внес свою долю в анализ событий. Документ начинался с описания приезда Джона в Калифорнию; упоминал об амуниции, провианте, денежных средствах и медикаментах, предоставленных ему военно-морским флотом, чтобы помочь в завоевании; излагал историю войны с Мексикой и капитуляцию мексиканцев в Калифорнии; в нем говорилось о событиях, которые привели к конфликту. Показания и представленные за три месяца документы были тщательно изучены, расхождения и неточности выявлены.

На первый взгляд Джесси питала уверенность, что, хотя суд может вынести приговор — «виновен» по двум второстепенным пунктам обвинения о невыполнении приказов и поведении, нарушившем военную дисциплину, для обвинения в бунте нет оснований.

На следующее утро никто не работал. Семья собралась на поздний завтрак: Джесси и Джон, Элиза и ее муж, Томас и Элизабет Бентон, ее младшие сестра и брат. Они шутили по поводу взбитых яиц и кофейного кекса, не спеша оделись и вместе отправились в зал суда за несколько минут до полудня.

Джесси гордилась Джоном, когда он встал и хорошо модулированным голосом зачитал свое заключительное заявление. Ее уверенность возрастала по мере того, как он читал пункт за пунктом, выстраивая убедительную аргументацию оправдания. В четыре часа, когда подошло время прервать заседание, суд разрешил ему продолжить представление своего дела, и он говорил еще час, при этом его голос становился все более гортанным и все более твердым. В конце его выступления она сидела затаив дыхание, в то время как он завершил красноречивое обращение, которое, как и доклады о двух первых экспедициях, было плодом их сотрудничества:

— Мои действия в Калифорнии были порождены высокими мотивами и желанием оказать пользу обществу. Мои научные работы сделали кое-что, чтобы открыть Калифорнию моим соотечественникам. Целью моих военных операций было завоевание без капли крови, мое гражданское управление было нацелено на общественное благо. Я предлагал здесь сопоставить Калифорнию во время моего правления в качестве губернатора с наиболее благополучными штатами Соединенных Штатов. Я предотвратил гражданскую войну против коммодора Стоктона, отказавшись присоединиться к генералу Кирни, намеревавшемуся выступить против него, и выразил готовность выйти в отставку из армии. И теперь я готов выслушать решение суда.

Присутствовавшие в зале зааплодировали. Даже шеренга судей казалась удовлетворенной, словно они верили, что услышанное ими достойно отражало сложное дело. Джесси расслабилась. Волнения остались позади, они оправдали себя самым лучшим образом. Она уже поднималась вместе с частью присутствующих, когда твердым тоном и с глубокой горечью ее муж воскликнул:

— Господин председатель, я не могу окончить дело без последнего заявления!

«Боже мой, — подумала Джесси, — что произошло? Что он собирается делать?»