Без черемухи
Шрифт:
– - Затем тебя, осла, и посадили, чтобы у него не брать.
– - А коли затем посадили, так терпи,-- отвечал Афонька.-- Что ж я вас целый день должен караулить, да по одному отпускать? По крайней мере вот набралось сразу, всех гуртом и отпущу.
– - Да, черт этакий, ведь мы уж третий час тебя, лешего, дожидаем, на дворе скотина не поена стоит.
– - Потерпит...
Афонька выше всего ставил свое мастерство механика. Когда ему приносили в починку гармонику или часы, он долго осматривал,
И видно было, что для него самые блаженные моменты были те, когда он исследовал причину порчи, а против него стоял в молчаливом и напряженном ожидании владелец, стараясь по лицу мастера угадать, какой будет приговор.
И самое большое удовольствие для Афоньки было сказать равнодушным и тем сильнее действующим тоном:
– - Кончилась твоя музыка, нельзя починить...
Потом, когда обескураженный владелец робко просил, чтобы он хоть не совсем починил, а так, лишь бы как-нибудь играла, Афонька говорил:
– - Ладно, оставь, еще погляжу.
Тут он чувствовал себя жрецом, чувствовал свою власть над людьми и свою значительность, потому что умел то, чего, кроме него, не умел никто.
А торговлю он презирал, как свое унижение, потому что тут никакой мудрости не нужно: дурака посади -- и тот торговать будет, а он, мастер, будет вкладывать в нее всю душу?! И он нарочно относился к ней так, чтобы видно было, что он выше этой торговли, что в ней не нуждается и не с его способностями тратить на нее целые дни. Да еще играть роль приказчика!
Его свободная натура никак не ладила с бухгалтерией, с своевременной доставкой товара. Он ничего не записывал, никакой отчетности не вел.
– - Продал и продал, что ж его записывать. Когда товар в лавке, его записывать нечего, потому что он без того тут. А когда он продан, его записывать нечего, потому что его все равно нету.
– - Тогда ответишь. Взыщем.
– - Взыскивай,-- говорил Афонька и, повернувшись задом к собеседнику, наклонялся, показывая ему известную часть и прихлопывал по ней ладонью.
Собеседник взглядывал по указанному направлению и видел там одну заплату и две дыры до голого тела.
Эти дыры могли иметь два значения: с одной стороны, они служили доказательством честности, с другой -- указывали на невозможность взыскания.
На порученное ему дело он смотрел спустя рукава и сам был полным бессребреником. Так что, когда через неделю после открытия лавки пришел один из членов правления и попросил осторожно в кредит товару, Афонька сказал:
– - А мне что?.. Бери: мое, что ли?..
– -
– - спросил член правления, сам насыпая себе белой муки.
– - Чего там записывать...
– - Ну, я тогда еще чайку с фунтик возьму.
– - Вали.
На другой день пришли остальные два члена правления и довольно долго возились в лавке, насыпая и укладывая мешки.
А потом пришел мужичок -- один из пайщиков, у которого была в кармане пятерка, но жаль было менять ее.
– - В долг отпустишь?
– - А что мне, жалко, что ли: лавка-то ваша, а не моя.
А там, узнав, что в лавке отпускают в долг, побежала и вся деревня.
– - Держись, Фомичев,-- говорили мужики лавочнику, который одиноко сидел в своей лавке,-- видал, обороты какие делаем!
Главное свойство, самое ценное свойство Афоньки была его полнейшая бескорыстность. К деньгам он относился почти с презрением, и все знали, что ни одной общественной копейки у него не пристало к рукам. И когда кто-то недели через две после его определения на должность приказчика повернул его спиной к свету, заплата и дыры были на своем месте.
Особенностью Афоньки, как заведующего лавкой, было то, что он никогда не спрашивал долгов. Возможно, что при этом он рассуждал так:
– - Они хозяева, их лавка, и ежели они берут, значит, знают, когда отдать.
А может быть, он и вовсе не рассуждал.
– - Керосин есть?
– - спросил какой-то покупатель через три недели после открытия лавки.
– - Нету керосина. Деготь есть.
– - Деготь мне не нужен, я уж другую неделю за керосином хожу.
– - Ну, и третью походишь, что ж из-за одного твоего керосина в город ехать? Возьми вон напротив, через дорогу.
На четвертую неделю после открытия лавка стояла пустая.
– - Вот это так оборот,-- говорили мужики,-- а боялись, что сбыту не будет. Эй, что ж ты спишь, за товарами не посылаешь?
– - кричали Афоньке.
– - Денег нету.
– - Целую лавку расторговал, а денег нету? Придется ревизию делать.
Пришла ревизия. Но так как Афонька ни за кем не записывал, кто брал в долг, то ревизия не могла обнаружить тех, кто так бессовестно отнесся к общественному достоянию.
– - Кто в долг брал?
– - спрашивает ревизор.
Все только стояли и оглядывались по сторонам и друг на друга, удивляясь, какой жулик народ пошел.
– - Придется взыскать с тебя,-- сказал ревизор, обращаясь к Афоньке.
И все увидели, как Афонька молча повернулся задом к ревизору и показал ему то, что обыкновенно показывал всякому, кто говорил о взыскании с него.
Ревизор машинально посмотрел на это место и увидел то, что все и раньше видели: заплату и две дыры.