Без черемухи
Шрифт:
I. Так вы на этом основании народное достояние расхищаете? С гайки начали, а теперь уж за буфера ухватились. Скоро целыми вагонами таскать начнете?
II. Вагоны для нас не подходящи.
I. То-то вот -- не подходящи... А что подходяще, то все сопрете?
II. Как придется.
I. То есть как это -- "как придется"?
II. Да так, таскаешь-то не для воровства, а потому, что вещь нужная. А она иной раз лежит без пользы... не хуже этого бутера.
I. А у вас он с пользой?
II. А как же. Ведь вот целый месяц ловлю, портки-то
I. Помолчите, мне нужно записать.
II. А ну, ну... (Некоторое время молчит, потом усмехается и качает головой). Для грузила... ведь скажет тоже, ей-богу. Это тогда целую свинью на крючок сажать нужно.
I. Замолчите вы.
II. Я ничего... Иконки-то нету, отменили, знать. А вот с рыбкой это не пройдет. Без молитвы ни шута не поймаешь. Господин, а вы все-таки запишите, что без бутера нам никак невозможно. Вообче тяжелое и гладкое что-нибудь, чтобы было, чтоб за дно цеплялось, а порток не рвало... А Иван Михалыч Москвин тоже охотники, сейчас умереть! Как приедет, так сейчас ребят наших себе прикомандирует; выползков ему все носят. Он, ежели для рыбы, всякое дело бросит...
I. Ну, вот что: я сейчас буду протокол писать, так чтобы у меня не врать, меня не проведешь, я, брат, тоже рыболов.
II. О?!! (Крестится). Наконец-то на своего брата попал. А то, верите ли, господин, бывало судишься, так это не судьи, а дрянь одна; ему говоришь про выползка, а он тебе не понимает, что такое есть выползок. Так это не судья по-нашему, а просто дрянь. У вас-то на выползков ловят тут?
I. (Пишет). Ловят... А вы, значит, и еще судились кроме гайки?
II. Скрозь. И все из-за рыбы. Сколько я из-за нее потерпел,-- перечесть невозможно. За кольцо судился, на станции вывернул (лески очень хорошо отцепляет). Потом за капусту. Ночью после дождя пошел к соседу в огород за выползками, да капусту потолок. Месяц опять отсидел. А все почему? Потому, что судьи в своем деле ни аза не понимают. Вы вот, как рыболов, все рассудите, а они что?
I. Один, братец ты мой, вред от тебя. Какой же ты гражданин, скажи на милость! Революция была, все кверху тормашками перевернулось, а ты, как сидел на своей рыбе, так и сидишь. В революции-то участия не принимал, небось?
II. Я тут лодку делал...
I. Опять глупость. Какой ты деревни?
II. Запишите Климовой, как раз супротив коровьего перехода. (Судья пишет). А у вас-то тут рыбка есть?.. (Молчание).
I. Вот ты по своей глупости делаешь черт знает что, а теперь приходится возиться с тобой, протокол писать. А это выходит по статье, не совсем для тебя приятной...
II... Уж вы смотрите так, как... Ох, и половились же мы в прошедчем году. Вот, братец ты мой, рыба шла, откуда что бралось!
I. Да подожди ты... (Говорит про себя). На месяц придется...
II. Чегой-то? (Молчание). Вы-то, что тут -- на выползка или на простого червяка ловите?
I. Когда ты, наконец, угомонишься? Революцию проспал, обществу от тебя пользы -- никакой, капусту чужую топчешь, гайки отвинчиваешь...
II.
I. Неужели тебе никогда в голову не приходило бросить это занятие, ведь сколько ты из-за него терпишь...
II. Придираются очень... Ведь из-за этой гайки чего только не наплели на меня: и злой умысел и кража. А там никакой кражи не было, не хуже этого... как его, бутера. Господа ловят -- ничего, на пуколках разъезжают, а как мужичок себе полез, так не ндравится. Мне почесть все судьи говорили: брось да брось. Вот и вы тоже. Что ж, я много наловлю? Рыбы-то, слава тебе, господи, на всех хватит. Рыбу жалко, вот и придираются. Конешно, ежели сам рыболов, вот и завидки и берут.
I. Вот что, приятель, твое дело плохо; ты рецидивист...
II. К-как?..
I. Рецидивист. Упорное расхищение народного достояния. Гайка там, капуста и прочее.
II. Так, так... Гайка эта, значит, теперь на всю жизнь пошла?
I. Да. А сейчас тебя придется отправить...
II. Опять сидеть?!
I. Опять. Иди в коридор, подожди там.
II. Покорно благодарю. Значит, нам одна линия: и при царе сидели и теперь сиди. Тоже рыболов... сволочь! Господи, когда ж это жить посвободнеет! (Уходит.)
НАСЛЕДСТВО
Поезд медленно взбирался на подъем. В стороне от полотна дороги виднелась усадьба с елками.
Посредине зеленой лужайки с бывшими когда-то цветниками возвышалась груда битых кирпичей и мусора. А по сторонам стояли с раскрытыми крышами амбары и сараи, с сорванными с петель дверями и воротами.
– - Вон они, умные головы, что тут наработали,-- сказал сидевший у окна вагона рабочий в теплом пиджаке и в шапке с наушниками.-- Заместо того, чтобы народное добро сберечь, они по ветру его пустили.
– - У нас тут везде так-то,-- отозвался сидевший против него мужичок в полушубке, поминутно почесывавший то плечо, то под мышкой.-- Я сторожем в саду был у нашего помещика,-- вроде как садовник,-- так все по бревну растащили. Дом был громадный, полы эти, как их... паркетные были, а в сенцах пол мраморными плитками весь выстелен был. Так их ломали, эти плитки-то, да таскали домой. Через месяц на этом месте только куча кирпичей осталась, не хуже этого. Вот ей-богу.
– - Ну, вот,-- сказал рабочий,-- от большого ума.
– - Потом сторожем меня от обчества к усадьбе приставили от разграбления, -- продолжал мужичок.
– - Что ж ты, сторожем был, а у тебя только кирпичи остались?
– - Одна проформа,-- сказал мужичок, махнув рукой и посмотрев в окно.-- Им говоришь, а они: "Мы, говорят, тебя поставили, значит, мы хозяева. А то, говорят, вовсе прогоним, если воровать мешать будешь". Ну, недели две всего и посторожил.
– - А от кого сторожил-то?
– - спросил кто-то.
– - ...От кого... А кто ее знает, от кого. Для порядка,-- сказал мужичок.-- Да мне и не платили ничего, только что сам утащишь, то и есть.