Без кислорода. Вторая книга
Шрифт:
Выбираюсь из постели, и кутаюсь в короткий халат, который вчера накинула на голое тело и в котором так и уснула. Сил натянуть нижнее белье и пижаму не было, как только успокоила сына, вырубилась. Выходя из спальни, гляжу на настенные часы и совесть снова жалит. Доходит одиннадцать утра.
В гостиной пусто, по телевизору идут мультфильмы. Держу путь на кухню откуда слышен знакомый голос.
— Боюсь завтрак будет только у тебя, красавчик. — Ворчит Марк, и ставит сковороду в раковину. — Я то обойдусь, не вопрос. А вот мамочку твою хотел порадовать. —
Сережка с половником и кастрюлей сидит на полу и внимательно слушает отца, как будто действительно понимает его речь. Я тронута заботой Марка о моем желудке с утра. Запах горелой яичницы выветрится из квартиры не скоро. Сынок замечает меня и бросив половник ползет ко мне.
— Доброе утро малыш, — наклонившись, беру его на руки.
— Уже день, добрый, — оборачивается Марк с лучезарной улыбкой на лице.
— Спасибо за завтрак, — улыбаюсь в ответ, мельком глянув на мужчину, затем возвращаю внимание к сыну и целую его в щеку.
— Знал ведь, что не получится, но все же рискнул, ради тебя. Но как видишь, моя уверенность потерпела крах. И вместе с горелой яичницей лежит в мусорном ведре.
Он такой милый с утра, растрепанные волосы, опять не потрудился одеть рубашку, в одних брюках и этот озорной блеск в глазах.
— Все равно приятно, что, хотя бы попытался. Я сейчас приму душ и приготовлю чего — нибудь. Ок?
— Было бы не плохо. — Весело отвечает и подходит ко мне, чтобы забрать сына. — Иди.
— И Марк? — Передаю ему сына.
— А?
— Совсем не обязательно Сережке знать, что я вымоталась ночью. Виноват ведь ты. — Хитро подкалываю его и даже не ощущаю чувства стыда. Один — один.
— Понял. Но совершенно не испытываю угрызений совести. — Кидает мне в спину. — И более того готов повторить эту провинность! И не раз! Только скажи и я весь твой!
«Конечно же мой» — вертится на языке, когда вхожу в ванну. Приняв душ, переодеваюсь и спешу на кухню, чтобы приготовить завтрак. К тому моменту, как сырники готовы, Марк с Сережей распаковали коробку с подарком. Оберточная бумага валяется на полу, сынок рад шелестеть ей, и почти не обращает внимание на машину, что подарил отец.
— Серьезно? Тебе больше нравится эта бумага? Ты хотя бы глянь на машину. На мою похожа. — С притворным разочарованием поглядывает на Сережку, который с удовольствием тянет фольгу в рот.
— Ага, она в разы интереснее. Хочу огорчить тебя — подарки он еще не скоро начнет ценить. Завтрак готов. — Киваю в сторону столовой, где уже все расставлено.
— Значит пакеты, щетки и посуда намного занимательнее игрушек, да? — Вытягивает у сына оберточную бумагу, но он держит крепко и не намерен расставаться с ней. — Хорошо, понял. В следующий раз тогда с рулоном фольги приеду.
Во главе стола сидит Сережка в своем стульчике, по обе стороны от него мы. Пока сынок ковыряется ложкой в тыквенном пюре, размазывая его по столу и щекам. Мы, не затевая диалог,
— Парень, да на твоем лице пюре больше, чем в желудке, — с набитым ртом смеется Марк, когда брызги попадают ему на руку. Сережка заливается смехом и снова лупит ложкой по тарелке. Я хохочу вместе с ними, не в силах остановиться. Успокоившись и видимо наевшись, Марк делает глоток чая и смотрит на меня внимательно:
– И так.
Я жду ответа, а он все молчит.
— И так? — поджав губы подталкиваю его.
— Спасибо, что накормила, было как всегда вкусно. Через два часа мне нужно съездить на встречу, уладить кое-какие дела, а как вернусь — буду предоставлен вам. Если не подготовишь развлекательную программу, я предложу свою.
— Без проблем, — пожимаю плечами, — я пока уложу его, приготовлю покушать и приберусь дома.
Меня убивает эта нервозность в теле. Совершенно не понимаю, как вести себя с ним. Между нами ведь все нормально? Так почему же все становится таким неловким и беспокоит меня?
— Лера? — Протягивает руку через стол и обхватывает мою ладонь, привлекая внимание.
— Да?
— Что с тобой? А? Почему так напряжена и избегаешь моего взгляда? Я сделал что-то не так? — пытливо так всматривается, и своими вопросами только хуже делает. Думала, что все не так очевидно и я справляюсь, пряча за напускным весельем свою плохо скрываемую нервозность.
— Честно? — Ну вот что он глядит на меня, как прожорливый кот, который только и ждет, когда глупая мышь, загнанная в угол, сдастся ему с потрохами. Ладно, пора это прекращать, иначе от нервного перевозбуждения потеряю сознание.
— Всегда, — твердо отвечает и чуть сжимает ладонь.
— Одно дело это серьезный разговор, за который мы решили начать все с чистого листа, и совсем другое дело воплотить это в жизнь. По правде говоря, все утро от твоего присутствия я испытываю неловкость.
— Отчего же? — Он правда удивлен и искреннее недоумение читается на его лице.
— Не знаю.
— Просто не смотри на столешницы и диван, и память не будет подкидывать эпизоды того, что мы на них делали вчера ночью.
— Марк! — моему возмущению нет предела! Неужели он это сказал?
— Что?
— Перестань делать все еще хуже! И не смотри на меня так!
— Как?
— Как будто в курсе всех моих секретов и собираешься шантажировать меня ими!
— Соглашусь, что о парочке секретов ты мне вчера поведала, когда стонала под…