«Без меня баталии не давать»
Шрифт:
Наконец из дома явился дворецкий и пригласил курфюрстин в комнаты. Тут же началась выгрузка коробок с платьями, шляпками и прочими принадлежностями дамского туалета.
В комнатах-уборных развёрнуты были походные трельяжи, и парикмахеры приступили к своим обязанностям — сооружать причёски принцессам. Даже Доротее была сделана пышная причёска с огромным бантом наверху. И не только курфюрстины, но и все девушки их свиты затягивались в корсеты, взбивали под фижмами турнюры [29] , румянились, щедро обливались духами.
29
Турнюр —
Курфюрстина Ганноверская Софья, как старшая, приказала и дворецкому и камергеру сменить чулки и подать достойные торжества туфли с золочёными пряжками, с красными каблуками. Камергер было засомневался, что-де в деревне грязно и пока, мол, доберётся до царя, туфли запачкает. Софья осталась непреклонной:
— Грязь к красоте не пристанет. Переобуйтесь, Вилли.
К обеду все были готовы, столы накрыты, посуда расставлена, жаркое изготовлено, бутылки выстроены. Артисты, занявшие мезонин, настроились, опробовали инструменты, певицы пропели свои октавы, прочищая горловые связки. Дело было за царём, который всё ещё не появлялся и не давал о себе знать, как это обычно делали высокие лица, отправляя вперёд скороходов-оповещателей. Что с него взять — дикарь.
Все истомились этим ожиданием. Дети, Доротея и Георг, успели выспаться, а царя всё не было. Наконец, когда солнце уже клонилось к закату, в деревню въехало Великое посольство.
Пётр остановился в убогой крестьянской хатёнке и ещё не успел толком осмотреться, как на пороге появился камергер Вилли в блестящем от серебряных нитей жюстокоре [30] , в белых чулках и, изящно поклонившись, молвил с достоинством:
— Их высочества курфюрстины Ганноверская и Бранденбургская просят пожаловать ваше величество отужинать с ними.
30
Жюстокор — узкий кафтан, сшитый точно по фигуре.
— Чего он там молотит? — спросил Пётр Шафирова, а узнав, отрезал жёстко: — Скажи, я не пойду.
— Скажи курфюрстинам, что герр Питер отказывается. Он не придёт.
— Но почему? — выпучил глаза камергер. — Ведь это ж курфюрстины.
— Ну и что ж, что курфюрстины, — сказал Шафиров. — Мы тоже не ниже их, а може, и повыше. Ступай, братец, ступай. Сказано же тебе, мы не придём.
Грустный воротился камергер к своим госпожам.
— Как так не придёт? — возмутилась Софья. — Когда приглашают дамы, разве можно отказывать? Это ещё что за чудище? Мы тащились в такую даль, ночь не спали, а он не придёт. Сейчас же отправляйся назад, Вилли, и без царя не являйся. Если не приведёшь, лишу места, пойдёшь на конюшню навоз чистить. Отправляйся, я ничего знать не хочу.
Вилли поплёлся назад, но на этот раз ему в поддержку был ещё выделен дворецкий. Однако ответ был тот же: нет: Обескураженный дворецкий уже повернулся к выходу, но камергер остался стоять, лепеча:
— Мне
— Чего он там? — спросил Пётр Шафирова.
— Говорит, его прогонят со службы, если он без тебя воротится, герр Питер.
— Вот бабы, — покачал головой Пётр, — это ж надо так над слугой изгаляться. Ладно, скажи ему, мол, приду, но только чтоб, кроме курфюрстин, никого там не было. С ними посижу, так и быть, часок. Надо ж выручать парня.
— Он говорит, там ещё музыканты.
— Никого, я сказал. Музыканты у нас и свои есть. Будут один-два застольных слуги, и довольно.
Камергер летел назад как на крыльях, уже не разбирая дороги, все чулки даже сзади забрызгал. Софья, узнав об условиях гостя, поворчав: «Дикарь есть дикарь», — приказала всем удалиться, а итальянских музыкантов и певицу загнала в мезонин, велев сидеть там тихо, как мышкам.
— Ступай, Вилли, веди царя.
Пётр взял с собой Меншикова и позвал Лефорта.
— Идём, Франц, ты знаешь, как с этими принцессами надо обращаться. Да и переводчиком будешь, где надо.
Когда вышли и двинулись по сумеречной улице, Пётр увидел впереди у дома кучу народа, спросил камергера:
— Что это там за люди?
— Это все придворные курфюрстины, она их выгнала из дому, а они хотят видеть вас.
— Я что им, слон? — проворчал Пётр и свернул в переулок. — Зайдём с задов.
Камергер не смел перечить, хотя очень хотелось ему пройтись перед своей дворней с царём рядом. А пришлось пробираться через сад, мимо дровяного сарая и конюшни, окончательно ухлюстав туфли.
Курфюрстины Софья и Шарлотта, оправив свои кринолины, сидели, не сводя глаз с входных дверей. Около были и присмиревшие Доротея с Георгом.
Но камергер вдруг появился с другой стороны, из кухни, и, вытянувшись, произнёс торжественно:
— Его величество герр Питер!
И отступил, как и положено, уступая дорогу гостям.
Обе курфюрстины были ошарашены столь необычным появлением царя из поварни. Софья и забыла, что надо было сказать при этом. Смутились не только хозяйки, но и сам гость до того, что даже прикрыл рукой глаза.
— О, государь, как мы благодарны вам за столь высокую честь, — заговорила наконец Софья, делая изящно книксен.
Лефорт перевёл её слова. Пётр смущённо пробормотал:
— Я не могу говорить.
Но находчивый Франц Яковлевич перевёл, что герр Питер тоже безмерно счастлив видеть таких прекрасных дам. Однако ни Пётр, ни курфюрстины не поверили переводу, поскольку он оказался раза в три-четыре длиннее царской фразы.
— Франц, не ври, — сказал сквозь зубы Пётр.
— Что ты, Питер, разве я посмею.
Лишь принцессы тактично промолчали о своей догадке.
— Прошу, ваше величество, разделить с нами скромный ужин, — пригласила Софья гостя к столу.
С двух сторон возле Петра сели Софья и Шарлотта. Он чувствовал на себе их любопытствующие взгляды, оттого сильно стеснялся и даже краснел, и от некоего волнения голова его дёргалась чаще, а лицо время от времени искажала невольная гримаса.
Говорила в основном Софья:
— Ваше величество, как вам показалась наша страна?