«Без меня баталии не давать»
Шрифт:
Апраксин тихо засмеялся и опять по-отечески добродушно похлопал капитана по плечу.
— Скачи, Ваня. Для государя весть сия суть наиважнейшая есть.
13
О ком плакала осина
Офицер проходившего через веску русского отряда созвал жителей. Сказал коротко:
— Немедленно возьмите всё из хат, что ценным считаете. Деревню будем сжигать.
— Но куда ж мы? — ахнули селяне.
— В лес ступайте. Идёт
Заголосили бабы, ровно по покойнику, заплакали ребятишки, глядя на них. Супились мужики сердито, чесали в затылках. Думали, куда хлеб сховать, скотину. Ох, может, кому война и в усладу, а крестьянину-мужику на пропасть.
Но делать нечего, с войском не поспоришь. Словно муравейник растревоженный, завозилась веска. Кто тащил в лес нехитрый скарб, кто, схватив лопаты, бежал рыть ямы-хоронушки для хлеба, кто гнал коров, свиней, визжавших от нежелания покидать свои тёплые хлевушки и закутки.
Не прошло и часа, запылала веска сразу с двух концов. Горели избы, сараи, амбары, всё, что десятилетиями строилось и береглось селянами. Не щадили солдаты даже банешек кособоких, жавшихся у бочажин и луж за огородами. Горело сено, вывезенное ко двору добрыми хозяевами. Рёв и стон стояли над веской.
Ясю Буслу с жёнкой Марысей всё ж легче других: всей живности одна коровёнка, всей детвы — сынишка о десяти годах. Соседу Ивану Серку и того легче: бобыль, всё богатство его — мешок ржи помолотой.
Обычно Ясь с Иваном пособляли во всём друг другу, в сенокос ли, в жатву вместе пот проливали. А при беде такой ещё роднёй стали.
Перетаскали зерно в мешках в лес, выбрали местечко повыше да посуше под соснами, вырыли ямку, устлали лапником, сложили мешки и зарыли их. Чтоб место не потерять, сделали на соснах затеей, смысл которых лишь им понятен был.
Сгоношили себе ещё дальше, в самой чащобе, шалашик неприметный да и зажили вчетвером: Ясь с Марысей и сынишкой да Иван Серко. Бухали где-то на дорогах пушки, небо ночами розовело от зарева далёких пожаров... Притихали селяне, молили Бога, чтоб скорее война прокатилась, чтоб жизни их не лишила, чтоб с голоду не поморила.
Сынишка Буслов, носившийся по лесу, прибежал однажды испуганный, сообщил:
— Тату, у ямы нашей какие-то два дядьки ходють, затеей смотрят.
Испугались мужики, друг на друга глядят: что делать? Выроют хлеб злодеи, тогда пропадём все, на грибах да ягодах далеко не уедешь.
— Шо ж вы стоите пнями? — возмутилась Марыся. — Ай не мужики уж? Верить рогатину и топор и айдать.
Схватили — Ясь топор, Иван рогатину окованную, — побежали до ямы, ещё не зная, что делать станут. Не доходя, заслышали разговор негромкий, осторожно прокрались кустами. И верно, ходят двое меж сосен и то там, то тут землю смотрят, одеты оба в казённые зелёные кафтаны. У одного в руке шпага, тыкает он ею в землю, яму ищет. Разговаривают не по-нашему. Значит, шведы.
Переглянулись Иван с Ясем и без
Бог не пронёс. Наскочили шведы на яму, вскричали радостно. Засмеялись. Тот, который со шпагой, что-то приказал другому, указывая в сторону вески. И тот быстро зашагал туда.
Переглянулись испуганно Ясь с Иваном: «Мы пропали, тот за солдатами пошёл». — «И верно, приведёт их с лопатами, отроют. Что делать?» — «Беги за ним!» — «Зачем?» — «У тебя ж рогатина».
Глянул Иван Серко. И верно, в руках у него рогатина — вилы, которыми всю жизнь сено ворошил, снопы кидал. А тут... Господи, прости.
Ясь толкнул Ивана в плечо: «Скорей догоняй. Ну?»
Исчез Иван Серко. Ясь остался один, смотрит на этого, со шпагой. А тот, сунув её в ножны, стал руками, ногами отгребать с ямы валежник, готовить место для копки. Весело сукиному сыну, песенку под нос мурлычет. Нашёл хлеб чужой и рад. Ишь размурлыкался, что кот возле мяса.
Что ж с ним делать, Господи? Не знает Ясь, хоть и топор в руке держит. Чего уж там, знать-то знает, да боится, это ведь не курицу зарубить — человека.
И вдруг из кустов вылетел Иван Серко, глаза горят, рогатина наперевес да как рявкнет:
— В гору руки, пёс! Ну!
Озверел, видать, селянин от первого убийства, готов и на второе, заоднемя чтоб.
Швед обернулся, увидел рогатину у самой груди, поднял руки. Ясь, откинув топор, подскочил сзади, заломал руки шведу за спину.
— Иван, дай опояску. Свяжем.
— Только не убиваль... Только не убиваль, — залепетал швед.
— Ты гля, по-нашему разумеет, — удивился Иван. — У-у, морда шведская.
— Я не есть шведская морда, — оправдывался пленник. — Я есть капитан Саксе, я попал в плен. — Они меня заставляйт искать клеб. Я есть служиль русский армий Нижегородский полк.
— Свят, свят, — перекрестился Иван, опуская рогатину. — Чуть свово не забил.
«Кажись, поверили, — подумал капитан-предатель Саксе. — Надо радость, радость показать».
— Был бы свой, — сказал Ясь, связывая пленника, — по чужим ямам не лазил бы, да и русская мова у него, як у немца.
— Да, да, — заулыбался Саксе. — Я есть немец, сам царь меня служба звал. Я наш... Я ваш... Я попал плен... Меня заставлял искать клеб.
— Ладно, — сказал Ясь. — Не боись, убивать не станем. Ежели свой, к своим и проводим.
— Да, да, — кивал Саксе. — Это корошо. Я так рад, я так рад.
Но не нравилась Буслу эта «радость», не доверял он ей. Вот когда этот немец обнаружил хлебную яму, вот там была радость, это было видно. А сейчас? Нет. Надо погодить.
Снова заровняли Ясь с Иваном свою яму, присыпали листвой прошлогодней. Исподтишка Ясь посматривал на стоявшего неподалёку пленника, замечал его взгляд бегающий и всё более убеждался: врёт немец проклятый, обманывает, не то на душе у него.