Без ума от графа
Шрифт:
В тот же самый миг у нее все завертелось перед глазами. Обида и гнев превратились в страсть. Она облизала кровь на его губе и, возбужденная ее запахом, с такой же ответной силой вцепилась в него. Чувствуя себя слабой, находящейся целиком в его власти, она подчинялась его воле. Однако его желание, отразившись в ее душе, усилилось в них обоих, породив взаимное, чувственное стремление.
Щетина на его щеке царапала ее нежную кожу. Осыпая ее поцелуями, он вдруг приник к нежной коже прямо под ее подбородком. Горячая волна пробежала по ее телу, по ее жилам, знакомое ощущение жара
Гриффин, возбужденный ею не менее, приподнял ее чуть вверх, так что ее голова оказалась на одном уровне с его головой. Одним бесстыдным движением он вошел в нее, глядя нагло и вызывающе.
— Боже, — застонала она от вожделения.
Поддерживая ее за бедра, тогда как она обхватила его ногами, он начал двигаться взад и вперед в привычном ритме, наполняя ее, возбуждая, приводя в неистовство.
Они много раз занимались любовью, но сейчас все было иначе — острее, жестче, необузданнее. Взаимная злость воспламенила жгучую, почти звериную страсть, и теперь они сгорали в ее огне.
Как только стих первый порыв, Гриффин начал двигаться внутри ее тише, продлевая удовольствие. И эта медленная мука была самой сладкой.
— Быстрее, — не выдержав, взмолилась Розамунда.
Но он лишь покачал головой и ухмыльнулся.
Она знала, что он, как и она, стремится к максимальному наслаждению, он входил все глубже и плотнее. Невольно она обхватила губами мочку его уха, а потом больно прикусила.
Он едва не задохнулся от вспышки наслаждения и, потеряв над собой власть, в исступлении приник к ней, пока она вся не задрожала от охватившего ее света и тепла. Розамунда извивалась и целовала его, передавая ему всю ту звериную плотскую страсть, которую он возбуждал в ней. Через миг и его тело задрожало, напряглось, и он издал восторженный первобытный крик победы.
Хрипло и тяжело дыша, Гриффин осторожно поставил ее на пол. Пока он приводил себя в порядок, Розамунда рассматривала его. В ней уже не было ни гнева, ни обиды, одно лишь любопытство двигало ею.
Что за черт! Было бы из-за кого впадать в такую ярость? Из-за Лодердейла?! Разве он не знал, что она рассталась с капитаном без малейшего сожаления. Даже если бы она испытывала нежные чувства к мужчине, ничего здесь нельзя было поделать. Брак графа и графини Трегарт не мог быть заключен по любви. Он не имел никакого права требовать ее сердца, а также супружеской верности.
Даже если бы она не скрывала чувств, которые могла бы питать в глубине сердца к капитану, у Гриффина не было причин для недовольства.
Впрочем, от таких рассуждений веяло некоторым лицемерием. Рассудком он понимал, что у него нет повода для гнева, однако благоразумие не спасло его от краткого умопомешательства. Он хотел ее, она была ему нужна, а она могла думать лишь о нем.
Да, верно, он ревнив! Но разве он не признавал, что ревнив? Хотя это была его проблема, а не ее, он должен сам держать себя в руках. Среди многих пунктов свадебного договора любовь не значилась. Он не имел права приказать ей выбросить Лодердейла из сердца.
— Прости меня, — пробормотал он. — Сам не знаю, что
Розамунду словно кольнуло в одно место, от ее благодушия не осталось и следа.
— Если ты хочешь извиниться за то, что так грубо занимался со мной любовью...
— О, я извиняюсь не за это, — рассмеялся он. — Откровенно говоря, я был бы только рад, если бы наши стычки приводили к таким необузданным проявлениям чувств. Я отнюдь не против повторить.
Розамунда зарделась от смущения. Ее голубые глаза стали совсем синими, пронизанными светом искренней радости, пылкости и любопытства.
— Ты хочешь знать, на что я способен, если разозлюсь как следует? — Он задумчиво побарабанил пальцами по подбородку. — Хм, дай-ка подумать.
Гриффин притворился, что думает, хотя на самом деле уже знал, что будет делать. Его воображение рисовало причудливые любовные сцены, тесные объятия, соития...
Розамунда облизнула свои красные припухлые губы, и сразу у него в горле пересохло. Нет, пока еще рано делиться подобными фантазиями. Но как знать, в будущем...
— Надумал? — спросила Розамунда.
Она стояла, по-прежнему прислонившись к стене.
Ухмыльнувшись, Гриффин ответил:
— Тебе придется подождать. И тогда посмотрим.
Она нахмурилась и недовольно выпятила нижнюю губу.
На губах Гриффина заиграла лукавая улыбка.
— Ты выглядишь словно падший ангел, которого не впускают в рай.
Розамунда рассмеялась.
— После того, чем мы с тобой занимались, меня бы это нисколько не удивило.
Нагнувшись, он поднял медальон и без колебаний, не открывая его, подал ей. Несмотря на их примирение, она не показала ему то, что было внутри.
— Я починю цепочку, — уныло предложил он.
— Не беспокойся, сама справлюсь, — весело ответила она. — Я умею исправлять такие небольшие повреждения.
Медальон исчез в складках ее платья, по-видимому во внутреннем кармане.
— Гриффин? — окликнула она.
— Да?
— Я сказала тебе правду о Лодердейле. Ты сам, наверное, это знаешь. Я никогда не любила его и даже не вспоминала о нем, после того как мы расстались.
По-видимому, она сама верила в то, что говорила. Разве могла она сказать ему что-нибудь другое? Поверил ли Гриффин в искренность ее слов? Говорила ли она правду или просто отказывалась от своих чувств к Лодердейлу? Как бы то ни было, но представление Розамунды об идеальном, браке подсказывало ей, как надо действовать в подобном положении.
Гриффин мучительно раздумывал над ее словами. А ему следовало быть на седьмом небе от радости, ведь она верна ему, мечтает о семье, о детях. Внезапно перед его мысленным взором возникло видение золотоволосой девчушки — у него даже захватило дыхание от счастья и боли.
Он нежно поцеловал Розамунду в щеку.
— Прости меня за эту вспышку. Обещаю, такое больше не повторится.
— Охотно прощаю, — улыбнулась она. — Только знаешь, я была бы очень рада, если бы имя Лодердейла больше никогда не всплывало в нашем разговоре. Что же касается остального, то на самом деле меня не пугает твоя вспыльчивость, я нахожу ее очень возбуждающей.