Без жалости

Гилберт Лоис

Я осветила фонариком темные силуэты лошадей. Они поворачивали ко мне длинные морды, а их печальные глаза в свете узкого желтого луча тускло поблескивали. Я отметила про себя, что лошади были уже подготовлены к предстоящей холодной ночи: все они были накрыты теплыми шерстяными попонами.

Седла, уздечки и прочая сбруя были тщательно вычищены и аккуратно разложены на длинном верстаке в глубине конюшни. Кожа поблескивала, металл сверкал. До того как у нас появился Ноа, нечищеная сбруя громоздилась в беспорядке у каждого стойла.

«Почему он работает с таким старанием

за крохотное жалованье на чужой ферме? — в очередной раз задалась я вопросом. — Можно ли ему верить, когда он говорит, будто делает это все по той лишь причине, что любит лошадей?»

Я направила луч фонаря на то место в центре конюшни, где Фарнсуорт соскребал с пола частички вещества, походившего на запекшуюся кровь. Теперь это место было засыпано свежими опилками, которые я стала разгребать ногой, стараясь добраться до бетонной основы. Наконец я увидела коричневое пятно, которое, причудливо изгибаясь, тянулось к желобку водостока.

При мысли о том, что по нему текла кровь моего отца, у меня по спине поползли мурашки.

Сзади что-то зашуршало. Я замерла на месте, прислушиваясь, но ничего не услышала. Тогда я повернулась и направила луч фонаря в то место, откуда, как мне казалось, доносилось шуршание. Фонарь ничего не высветил, кроме брикетов прессованного сена.

Я подумала, что ничего удивительного в этом шуршании нет — сквозь неплотно прикрытую дверь дуло, а сена вокруг было сколько угодно.

Я уже почти освоилась с этой мыслью, как вдруг кто-то грубо схватил меня сзади за плечи и с силой толкнул. В следующее мгновение я очутилась на полу, а фонарик выпал у меня из рук и откатился в сторону. Я с шумом втянула в себя воздух, сгруппировалась, перекатилась по полу и вцепилась в человека, который на меня напал. Я сразу же нащупала воротник дубленки, а потом длинные волосы неизвестного. Я погрузила в них пальцы и изо всех сил дернула.

Неизвестный застонал от боли. Голос этого человека показался мне знакомым.

— Ноа? — воскликнула я, тяжело дыша от возбуждения.

— Боже мой, Бретт! Неужели это вы? — Его теплое дыхание овевало мне лицо.

— Какого черта вы здесь делаете? — довольно грубо осведомилась я.

— Я увидел свет и подумал, что в конюшню пытается залезть бродяга. Но вы-то, вы как здесь оказались?

— Пришла проверить, как устроены на ночь лошади, — соврала я.

Его лицо находилось в дюйме от моего, а его руки по-прежнему сдавливали мне плечи, хотя, разумеется, уже не так сильно, как прежде. Мы лежали на полу на груде опилок. Тут я впервые почувствовала исходивший от Ноа запах. От него пахло землей, седельной кожей и лошадьми. Прошло секунда, другая, но никто из нас не двигался. Неожиданно у меня появилось ощущение, что меня сию минуту поцелуют.

Ничего подобного, однако, не произошло. Ноа отлепился от меня, поднялся с пола, после чего помог подняться мне. Потом он подхватил с пола мой фонарик и направил луч на меня, будто хотел убедиться в том, что это и в самом деле я, а не какой-нибудь призрак. В свете фонаря я замигала, и он отвел луч в сторону.

— Я не сильно ушиб вас? — спросил он.

Я не видела его лица. Виден

был лишь его силуэт в темноте конюшни. По правде сказать, рука у меня немного болела, но теплая куртка и опилки на полу смягчили падение, так что я, в общем, пострадала несильно. Тем не менее сердце у меня все еще колотилось как бешеное.

— Да нет. Просто напугали меня до смерти.

Ноа отдал мне фонарик, и я почувствовала себя немного увереннее. Появилось ощущение, что я хоть что-то еще могу контролировать. Свет я, однако, выключила: не хотела, чтобы Ноа видел мое раскрасневшееся, взволнованное лицо.

— Вы едва не сняли с меня скальп, — пробормотал Ноа, и, хотя в темноте его лица не было видно, я поняла, что он улыбается.

— Я не могла больше оставаться дома, — сказала я невпопад.

— Как там «сааб»? Все еще стоит?

Я кивнула, но потом сообразила, что Ноа вряд ли видел мой кивок.

— Стоит, — сказала я.

— У вас сегодня был трудный день. — Ноа говорил тихим голосом, почти шептал. — Вам надо отдохнуть.

— Да не могу я отдыхать! — на высокой ноте, едва не срываясь на фальцет, сказала я и поняла, что в моем голосе отозвались боль и пронзительное одиночество. За последние двенадцать часов все люди, которых я любила, превратились для меня в чужаков, случайных прохожих с улицы…

Неожиданно я почувствовала, что мне просто необходимо поговорить об этом с Ноа. Проглотив стоявший в горле комок и смахнув набежавшие на глаза слезы, я едва слышно пробормотала:

— Я не знаю, кому мне теперь верить…

Я слышала ровное и спокойное дыхание Ноа: вдох — выдох, вдох — выдох…

— Надо немного потерпеть. Пройдет время, и вы поймете, что стоящие доверия люди все-таки существуют…

Он коснулся моей руки, и его пальцы сомкнулись вокруг запястья. Я не знала, могу ли я полностью довериться Ноа, и уже сомневалась, правильно ли я поступила, затеяв этот разговор. Делать, однако, было нечего — что начато, то начато.

— О чем вы сейчас думаете? — спросила я.

— О том, что вы мне очень нравитесь. Мне уже давно никто так не нравился.

В полной темноте он обнял меня и поцеловал. Сначала его поцелуи были легки, как прикосновение пера, но потом он стал целовать меня крепко и страстно, отчего у меня по телу волной разлился горячечный жар, а в горле пересохло. Это старое, почти забытое ощущение напугало меня: к близости с Ноа я была не готова.

И тогда я оттолкнула его.

— Что вам от меня нужно, Ноа?

Он коснулся губами моего уха.

— Прямо сейчас? Вот этого…

— Мне нужно идти, — сказала я.

— А мне здесь больше нравится — с тобой, — прошептал он.

— Мне тоже, но я сейчас не в себе. Нервы сдают, — сказала я.

Он нежно пожал мне руку.

— Позволь в таком случае хотя бы проводить тебя…

* * *

Огонь в камине едва теплился, но все-таки света было достаточно, чтобы я могла окинуть взглядом гостиную — никого. В доме было темно и тихо, как в склепе. Поднявшись по лестнице в свою комнату, я сбросила одежду и, поеживаясь от холода, залезла в ледяную постель.