Без жалости

Гилберт Лоис

«О чем, спрашивается, мне с ней после этого говорить?» — задавала я себе вопрос и не находила ответа.

В голове у меня поселилась пульсирующая боль, и я пришла к выводу, что в результате стычки с дочерью я, вполне возможно, получила легкое сотрясение мозга. Тем не менее я упорно, как молитву, повторяла про себя слова, которые раньше сказала Ноа: «Я в порядке, я в порядке, я в порядке…»

Ноа принес еще одну кружку своего ужасного растворимого кофе и заставил выпить его до дна. Я глотала горячую горькую жидкость, руки у меня тряслись, зубы клацали о край кружки,

и кофе постоянно проливался.

Ноа сел на диван и положил мои закутанные в одеяло ноги себе на колени.

— Она тебя в лицо ударила? — спросил он, растирая мне ступни.

Я кивнула.

— До десяти сосчитать сможешь?

Я сосчитала до десяти.

— Кто у нас сейчас президент, помнишь?

— Я же говорила: у меня все в порядке. Сотрясения мозга нет, — солгала я.

— Извини, что надоедаю…

— Я сама во всем виновата, — пробормотала я. — Возможно, того заслуживаю…

— Никогда больше так не говори. — Хотя Ноа смотрел на меня с нежностью и сочувствием, в голосе его ощущалась твердая уверенность.

У меня потекли слезы.

— Я не очень-то хороший человек, Ноа, — пролепетала я покаянным голосом.

— Я тоже не ангел. Но я сомневаюсь, что из-за этого мы с тобой должны безропотно сносить побои.

Я глотнула кофе.

— Но как Эми могла здесь оказаться?

— Думаю, она заметила на снегу следы и решила за тобой проследить. Я не раз замечал, что она ходит за тобой как привязанная. Вероятно, боится тебя потерять.

— Но я соблюдала все меры предосторожности: не сразу пошла к тебе, а сначала завернула на конюшню и вышла из нее через калитку.

Тут я поняла, что недооценила Эми. Ноа был прав: дочь и в самом деле отслеживала каждый мой шаг. Несмотря на ее более чем прохладное ко мне отношение, она терпеть не могла, когда я уходила из дома, не сказав, куда направляюсь. Я вспомнила, какие истерики она закатывала мне, когда я не возвращалась к условленному времени с охоты или из города.

— Поверь, мне очень жаль, что все обернулось таким образом, — с мрачной улыбкой произнес Ноа.

Я поставила кружку на пол и закрыла руками лицо.

— Это мне надо сожалеть о том, что все так обернулось.

— Не твоя вина.

— Нам нужно уехать с фермы, Ноа. Обязательно.

— Я не против. Куда же мы направимся?

— Я не о нас с тобой говорю. Я говорю о себе и об Эми.

Ноа насторожился.

— Понятно… — протянул он.

— Ничего тебе не понятно… В сущности, я ее отвергла, отказалась от нее. Уехала в Африку и провела там целый год. Сейчас я понимаю, что совершила страшную ошибку — возможно, непоправимую. Но тогда мне казалось, что, уезжая в Африку, я поступаю правильно. Кстати, бабушка и Райан одобряли мой поступок, но теперь я все чаще задаю себе вопрос: а не было ли у них желания от меня избавиться? Кто знает, может быть, я им здесь мешала? Главное же, никто из близких не предупредил меня, что мой отъезд может дурно отразиться на Эми. Даже Дэн. — Я понимала, что слишком разболталась, но остановиться уже не могла. — Мне не нужно было покидать семью. Эми не хотела, чтобы я уезжала, и мне следовало ее послушаться и

остаться.

— Ну а с тобой как быть? — спросил Ноа.

— Что значит — «Ну а с тобой как быть?» — в недоумении спросила я. Я его не понимала.

— Ну да, как быть с тобой — с твоими желаниями, с твоими стремлениями? Думаешь, все это надо похоронить? Да как ты можешь научить дочь быть счастливой, если сама несчастлива и живешь не так, как хочешь?

— Я могу и сделаю дочь счастливой. И потом — кто тебе сказал, что я собираюсь похоронить свои стремления и желания? У меня есть жизненные планы.

— Правда? И какие же? — Ноа посмотрел на меня в упор.

— Я хочу переехать на запад, к примеру, в Колорадо, — произнесла я, поежившись от его пронзительного взгляда.

На лице у Ноа проступило разочарование.

«А чего он, собственно, ожидал? — подумала я. — Что мы счастливо заживем с ним вдвоем на ферме у бабушки — так, что ли?»

Размышляя над всем этим, я лишний раз убедилась, до какой степени тяготеет надо мной прошлое и как сильно оно усложняет мне жизнь. Помимо лжи, которой опутали меня мои ближайшие родственники, отучив тем самым кому-либо доверять, мне теперь предстояло преодолевать выплеснувшуюся на меня ненависть Эми. Всего этого было более чем достаточно, чтобы привести в отчаяние даже очень сильного духом человека, а себя я особенно сильной не считала.

Я убрала ноги с колен Ноа и опустила их на пол.

— Не могу я сейчас об этом разговаривать. Мне надо вернуться в дом и узнать, как там Эми.

— Эми только что стукнула тебя кулаком в лицо и сбила с ног, — с раздражением сказал Ноа. — Быть может, есть смысл предоставить ей возможность побыть наедине с собой и поразмышлять над тем, что она натворила? Пусть она сама придет к тебе и справится о твоем самочувствии.

— Она не придет, — сказала я, рывком поднимаясь с дивана, отчего у меня сразу же закружилась голова. — Но она переживает куда больше, чем ты думаешь.

Я сделала над собой усилие и стала надевать сапоги. При каждом движении у меня в голове появлялась пульсирующая боль.

Ноа поднялся с места и обнял меня за плечи.

— Хочешь, я провожу тебя?

— Нет, спасибо. Со мной все нормально. Правда.

— Я зайду к тебе попозже. Узнаю, как ты себя чувствуешь.

Я вздохнула и прислонилось головой к дверному косяку. Как было бы хорошо никуда сейчас не ходить и остаться с Ноа — снова почувствовать на себе его прикосновения и позволить ему любить.

Я всматривалась в его синие глаза и мысленно задавала ему вопрос: «Как, скажи, ты определяешь, кто достоин твоего доверия, а кто — нет?»

— Спасибо за кофе, — произнесла я, сделав героическую попытку улыбнуться.

Ноа коснулся шершавой ладонью моей щеки. Его прикосновение было теплым и приятным, в глазах плескалась нежность.

— До свидания, — сказала я, повернулась и вышла из домика.

На холоде мне стало лучше. Головокружение прошло, а боль уже не была такой острой. Пурга возобновилась, и я пробиралась к дому сквозь сплошную стену сыпавшего с неба снега.