Бездушная
Шрифт:
Профессор Лайалл чинно сидел на маленькой трехногой табуретке в углу своей клетки, одетый лишь в диковинные стеклокуляры, и читал вечернюю газету. Он старался замедлить свое обращение. Большинство членов стаи просто позволяли луне изменить себя, но Лайалл всегда сопротивлялся до последнего, противопоставляя свою волю той неотвратимости, что исходит от ночного светила. Сквозь толстые железные прутья клетки своего беты лорд Маккон видел, что позвоночник Лайалла не по-людски изогнут, да и волос на профессоре существенно больше, чем позволительно для участия в любой человеческой деятельности, исключая разве что чтение вечерней газеты в уединении собственной…
Профессор одарил альфу долгим взглядом желтых глаз поверх очков. Лорд Маккон, держа перед собой надежно скованные руки, старательно игнорировал бету. Он подозревал, что Лайалл сказал бы об Алексии нечто неприятное, но его челюсти уже совершенно не годились для человеческой речи.
Граф продолжил путь по коридору. Он шел, а стая вокруг него успокаивалась. Увидев своего альфу или уловив его запах, каждый волк инстинктивно затихал. Некоторые выставляли вперед передние лапы и прогибались, будто кланяясь, один или двое перевернулись кверху брюхом. Даже находясь в плену у полной луны, они признавали его превосходство и старательно избегали малейшего намека на вызов. Он не потерпит неповиновения, а уж в такую ночь — в особенности, и оборотни это знали.
Граф вошел в свою клетку, которая успела его заждаться. Она была самой большой и самой надежной, пустой, если не считать цепей и засовов. Когда он перекидывался, все становилось опасным. Тут не было ни низкой табуреточки, ни газеты. Только камень, железо и пустота. Он тяжело вздохнул.
Клавигеры захлопнули за ним дверь и заперли ее на три засова. Сами они расположились снаружи, у противоположной стены коридора, так чтобы оказаться вне зоны его досягаемости. Уж в этом-то они безупречно следовали приказам своего альфы.
Над горизонтом взошла луна. Несколько самых молодых щенков принялись выть.
Лорд Маккон ощутил, как ломаются и видоизменяются его кости. Кожа растягивалась и уседала, сухожилия перегруппировывались, волосы погустели и превратились в шерсть. Нюх обострился. Он уловил в воздухе какой-то знакомый слабый запах, который просачивался из надземной части замка.
Несколько матерых членов стаи, которые до сих пор частично оставались людьми, завершили превращение вместе с ним. Последние лучи дневного света исчезли, и подземелье наполнилось воем и рычанием. Тела всегда противились вызванным проклятием переменам, и это делало боль еще сильнее. Когда плоть удерживали на месте лишь нити, которые остались от их душ, чувствительность приводила в исступление. Звуки, которые издавали оборотни, были неистовыми воплями жаждущих смерти обреченных существ.
Всякий, кто слышал эти крики, не испытывал ничего, кроме страха, будь то вампир, призрак, человек или животное. В конце концов, ведь любой оборотень, освобожденный из своей клетки, станет убивать направо и налево. В полную луну, кровавую луну, это не было вопросом выбора или необходимости. Это просто было.
Однако когда лорд Маккон поднял вверх морду, чтобы завыть, он издал не бессмысленный вопль ярости. Низкие тона его воя были невыразимо печальны, потому что он наконец опознал запах, который просачивался в подземелье, — слишком поздно для того, чтобы сказать об этом на человеческом языке. Слишком поздно, чтобы предупредить клавигеров.
Коналл Маккон, граф Вулси, бросался на решетку клетки, и то, что еще оставалось в нем от человека, хотело не убивать, не освободиться, а защитить.
Слишком поздно.
Потому что в подземелье просачивался сладковато-скипидарный запах, и он
Вывеска над дверью клуба «Гипокрас», выгравированная на белом итальянском мраморе, гласила: PROTECORESPUBLICA. Для мисс Алексии Таработти, с кляпом во рту и связанной, которую несли двое мужчин (один держал ее за плечи, другой — за ноги) эти слова были перевернуты вверх тормашками. Голова у нее болела чудовищно, и ей потребовалось несколько секунд, чтобы перевести вывеску, продравшись сквозь тошнотворные отголоски воздействия хлороформа. Наконец Алексия поняла смысл написанного: «Защитить общее благополучие».
«Нет, — подумала она, — уж я-то на это не куплюсь. Я определенно не чувствую себя защищенной».
Кроме слов там вроде бы еще имелась какая-то эмблема, изображенная по обе стороны от фразы. Что на ней, символ или какое-то растревоженное беспозвоночное? Может, медный осьминог?
Как ни странно, мисс Таработти не была удивлена тем, что ее доставили в клуб «Гипокрас». Ей вспомнилось, как Фелисити читала вслух статью, где подробно расписывалось «создание принципиально нового клуба для джентльменов со склонностью к научной деятельности». Конечно, поняла она теперь, все очень логично. В конце концов, это ведь на балу у герцогини по соседству она убила того самого загадочного вампира, с которого все и началось. Теперь круг практически замкнулся, и ученые наверняка каким-то образом вовлечены в происходящее, учитывая присутствие на сцене хлороформа.
«Докопался ли до этого лорд Маккон? — задумалась Алексия. — Подозревал ли он лишь этот клуб, или в деле замешано Королевское научное общество?» Алексия сомневалась, что подозрения графа простирались так далеко, несмотря даже на его недоверчивую натуру.
Похитители отволокли ее в маленькую комнатку-коробку с решеткой-гармошкой вместо дверей. Алексия повернула голову ровно настолько, чтобы увидеть, что с одетым в фиолетовое лордом Акелдамой обращаются так же бесцеремонно: его, перекинутого через плечо, как освежеванную тушу, втиснули в ту же комнатушку.
«Ну, — рассудила мисс Таработти, — во всяком случае мы до сих пор вместе».
Тип с восковым лицом, к несчастью, тоже все еще был с ними, хоть и не занимался непосредственно транспортировкой мисс Таработти и Акелдамы. Он закрыл решетчатую дверь и потянул какую-то торчавшую из стены ручку. Тут произошло нечто весьма странное. Вся комнатушка медленно поехала вниз вместе с теми, кто в ней находился. Это было все равно что медленно падать, и желудку Алексии вовсе не понравилась комбинация такого ощущения и остаточного воздействия хлороформа. Она с трудом подавила рвотный позыв.
— Ей не по вкусу наша подъемная комната, — хмыкнул мужчина, державший ее ноги, и грубо встряхнул их.
Один из его товарищей одобрительно крякнул.
Ошарашенная Алексия наблюдала сквозь решетку, как пропал из виду первый этаж клуба и появился цокольный, потом фундамент здания, потолок и, наконец, мебель и пол подвального помещения. Это на самом деле потрясало.
Комнатушка резко остановилась, на что желудок мисс Таработти отреагировал бурным протестом. Решетку отодвинули, Алексию и лорда Акелдаму вынесли и бок о бок положили на ворсистый восточный ковер посреди внушительной приемной. Один из тех, кто их нес, из предосторожности уселся на ноги лорда Акелдамы, хотя тот еще не пришел в себя. Алексия, похоже, с их точки зрения ничего подобного не заслуживала.