Безумие толпы
Шрифт:
– Ваши последние слова, обращенные к нему, звучали как предостережение. Угроза. Вы сказали, что о чем-то знаете. Так что же вам известно о Винсенте Жильбере?
– Я знаю, насколько чувствительны наши эго. Ученые могут казаться рациональными, однако мы – в числе самых ранимых людей в мире. Может быть, потому, что большинство из нас не способно справиться с эмоциями и сильно зависит от них. Я хотела довести его огромное, раздутое эго до исступления. Хотела причинить ему такую же боль, какую он причинил мне. А для этого нет лучшего способа, чем
– А возможно, под словами «я знаю» вы подразумевали, что знаете о его присутствии на вашей лекции позавчера.
В ответ он увидел нечто интересное. Но не удивление Эбигейл Робинсон – ее это заявление, казалось, мало взволновало. Интересной была реакция почетного ректора Роберж.
– Почему вы считаете, что Жильбер был на лекции профессора Робинсон? – спросил Гамаш у Колетт, когда та провожала его к машине.
Он хотел поговорить с ней один на один, предполагая, что в отсутствие Эбигейл докопаться до правды будет легче.
Снегопад усилился. Но при всей своей силе он оставался легким. Как перья из разорванной подушки.
Звуки в мире стали приглушенными. Мир погрузился в тишину. Только снежок поскрипывал под ногами.
– Откуда я могу знать? Я с ним едва знакома.
– Слушайте, это же неправда. – Он остановился, посмотрел на нее. Щеки почетного ректора порозовели. Может быть, от холода. Может быть, от чего-то другого. – Вы вчера вечером утаили от меня информацию. Вы не сказали, что заседали в одном совете вместе с Жильбером.
– И что? Я во многих советах заседала, но остальных членов едва знаю.
– Я говорю о Лапорте, организации, созданной для защиты людей с синдромом Дауна.
– Верно. Я не думала, что это имеет какое-то значение.
– Да бога ради, Колетт. Конечно же имеет.
– Хорошо, это была ошибка. Не хотела вам говорить, потому что знала: вы приукрасите этот факт всяческими домыслами.
– Например?
– Например, сделаете вывод, что мы с Винсентом в сговоре. Что у нас общая повестка. Что мы раздули наше желание защитить людей с синдромом Дауна до безумных размеров; возможно, стали участниками покушения на жизнь Эбигейл. Что мы состоим в тайном обществе ассасинов.
– Ну, за исключением последнего пункта, натяжка не так уж велика.
Они снова тронулись с места в направлении к машине.
– Что я готова убить… – продолжила Колетт, но ее слова прозвучали так громко, что она огляделась и понизила голос. – Что я готова убить кого-то. Да вы же сами в это не верите, Арман.
– Мне известен единственный человек, который точно не убивал Дебби Шнайдер, – это я сам. – Он задумчиво помолчал. – И может быть, Рейн-Мари.
У почетного ректора вырвался смешок, и маленькие снежинки растаяли в облачке пара.
– Понимаю, вы должны рассматривать все версии, это ваша работа. Однако не тратьте на меня свое время. Я ничего такого не делала.
– Но вероятно, делал Винсент Жильбер. Насколько хорошо вы его знаете? – Гамаш увидел,
Она глубоко вздохнула, бросила взгляд в сторону дома.
– Нет. Влекло ли нас друг к другу? Да. В интеллектуальном плане. Он блестящий, неординарный, его присутствие вдохновляет. При этом между нами никогда не было ничего физического.
– Встреча интеллектов, но без объятий? – произнес он.
– Да.
– Еще вы солгали, сказав, что Эбигейл была единственным ребенком в семье.
– Нет, это сказали вы, а я не стала возражать.
Он наклонил голову.
– Вы лучше, чем хотите показаться. Думаете, сумеете спрятаться за какой-то формальностью?
– Мария умерла много лет назад, та трагедия была делом семейным. Я не могла представить, что сейчас это имеет какое-то значение.
– Тогда почему бы не сказать мне правду?
– Надо было. Прошу прощения.
– О чем еще вы не сообщили? Сейчас самое время.
– Нет, больше сказать нечего.
Они снова тронулись с места и теперь подошли к засыпанной снегом машине.
– Вы до этого момента были очень осторожны в выражениях, – произнес он. – Точнее сказать, стояли на разделительной черте. Но мне необходимо знать: вы поддерживаете профессора Робинсон или нет?
– Я вам этого не скажу, Арман.
– Почему?
– Потому что я почетный ректор университета, и мои личные и политические убеждения должны оставаться при мне, чтобы я не влияла ни на студентов, ни на персонал.
– Для меня ваши слова звучат как поддержка Эбигейл. И все же…
– Oui? – сказала она.
Он протянул ей щетку, а сам принялся второй счищать снег с одной стороны машины.
– И все же, – повторил Гамаш, остановившись и взглянув на нее, – я не могу поверить, что вы поддерживаете такое ужасное предложение. Фактически предложение массового убийства.
– Но вы считаете, что на одно убийство я все-таки способна? Таким образом, я либо солидарна с Эбигейл и рада поддержать массовое убийство, либо я против нее и тогда соучаствовала только в одном убийстве. Это, полагаю, прогресс. Ну и ум же у вас, Арман. Я вас уважаю, но не завидую вам. Не завидую жизни с таким взглядом на человечество.
Он стал счищать снег со стекол машины, с капота.
– Не на человечество. А на некоторую выборку из него. Будьте осторожны, Колетт. Не у меня одного есть глаза и уши.
Отъезжая, он бросил взгляд в зеркало заднего вида. Роберж стояла на дорожке, смотрела ему вслед. А за ее спиной, не видимая почетному ректору, в окне маячила фигура. Эбигейл Робинсон наблюдала за ними.
Глава двадцать восьмая
По приезде Гамаша в оперативный штаб пришли данные вскрытия. В них не было ничего такого, о чем бы полицейские не знали или не подозревали.