Безумие толпы
Шрифт:
– Это имеет какое-то значение?
– Может, и нет, но вы просили меня перебрать ее вещи и попытаться привести их в порядок. Вашей матери эти обезьянки казались чем-то важным.
– Возможно. Это странно, но под конец жизни она совершала много всяких странностей.
– Вот об этом-то я и хотела с вами поговорить. Видите ли, ваша мать начала собирать эту коллекцию задолго до наступления старости. Как мне удалось установить, самые ранние изображения появились в середине шестидесятых. Она была еще довольно молодой женщиной. Вот эту обезьянку она нарисовала на счете из монреальского отеля.
– Я была совсем крошкой, – сказала Сьюзан. – Понятия не имею, случилось что-нибудь или нет.
Рейн-Мари бросила взгляд на свою собеседницу, – похоже, та была немногим старше нее самой.
– Ваша мать читала вам когда-нибудь «Любопытного Джорджа»?
– Что? Нет. Это книга?
Рейн-Мари достала книгу в желтой обложке, на которой была нарисована счастливая обезьянка. Книжку явно никогда не открывали и не читали.
– Почему ваша мать купила эту книгу, но так и не прочла ее вам?
Рейн-Мари перевернула «Любопытного Джорджа» корешком вверх, раскрыла и потрясла. Она нередко находила между страницами в книгах, подаренных Bibliotheque et Archives Nationales du Quebec [88] , разные вложения. Документы. Письма. Даже деньги.
Обе женщины не сводили глаз с книжки, но из нее ничего не выпало.
Рейн-Мари положила «Джорджа» на коробку и сказала:
– Мне кажется, ваша мать что-то скрывала от вас. Вам не приходит в голову почему?
88
Национальная библиотека и архив Квебека (фр.).
– Прошу прощения, но я впервые о таком слышу.
– Вы не возражаете, если я посмотрю ваш дом?
Сьюзан, хотя и удивилась, ответила:
– Бога ради, сколько угодно. А мне нужно паковаться.
Через двадцать пять минут, пройдя по всему дому, Рейн-Мари остановилась перед кроватью Энид Гортон. Перед ее смертным одром, как выяснилось потом.
Она огляделась – не видит ли ее кто-нибудь, – легла на кровать, повернулась на бок и подняла руку.
Ее выставленный, как карандаш, палец коснулся темной черточки на обоях с рисунком в виде розовых бутонов. Она не являлась фабричным браком. Это была царапина.
– Эй, что вы делаете? – раздался в дверях сердитый мужской голос.
Глава двадцать шестая
Под глазами у них залегли глубокие тени, движения были вялыми. Судя по всему, ни Эбигейл Робинсон, ни Колетт Роберж не спали этой ночью. Обе выглядели ошарашенными, будто контуженными.
Но это не означало, что одна из них не является убийцей. Гамашу подумалось, что тот, кто убил Дебби Шнайдер, в начале того дня или даже вечера ничего такого не планировал.
Для него или для нее это убийство было таким же потрясением, как и для всех остальных.
Они втроем уселись у камина в кухне, остро ощущая, что среди них кого-то не хватает.
– Есть какой-нибудь прогресс, Арман? – спросила Колетт.
– Мы собираем улики, информацию. И мне нужно больше информации от вас, профессор Робинсон.
–
– Почему вы на самом деле приехали сюда?
Эбигейл Робинсон ждала вопроса о Дебби Шнайдер и потому на какое-то мгновение потерялась.
– Я вам уже говорила: хотела увидеть Рут Зардо.
– И в то же время вы за вчерашний вечер не обменялись с ней ни словом.
Он положил пуговицу на стол между ними, откинулся на спинку стула, глядя, как цвет возвращается на лицо профессора Робинсон.
– Именно так. Я приехала поблагодарить ее за то, что она позволила нам использовать в нашей кампании строку из ее стихотворения.
– «Увы», – сказал он.
– Простите?
– Так называется стихотворение.
– Да, – улыбнулась Эбигейл. – Прошу прощения. Это от усталости. Дебби в биографии мадам Зардо прочла, что та живет в деревне, которая называется Три Сосны. Поэтому мы и поехали на вечеринку. В надежде увидеть ее там. Но она не проявила никакого интереса к разговору, поэтому я так и не подошла к ней.
– Вы преодолели тысячи миль, чтобы поблагодарить ее, однако не сочли возможным сделать несколько шагов?
– Да.
Он поднял свой телефон:
– Вот что ответила Рут на просьбу Дебби Шнайдер использовать эту строку из ее стихотворения.
«Хер вам. Со всей искренностью, Рут Зардо».
Эбигейл посмотрела на него:
– Она не согласилась?
– Это кажется вполне очевидным. У мадам Шнайдер была привычка не делиться с вами важной информацией?
– Нет, ничуть. По крайней мере, я так не считала. Но может быть, Дебби не хотела меня расстраивать или разочаровывать. Вероятно, она думала, что нам удастся лично убедить мадам Зардо и она позволит нам использовать ее стихотворение.
– Но и она не подошла к Рут. Таким образом, выясняется, что мадам Шнайдер солгала вам.
– Нет. То есть да. Но нужно знать Дебби! – сказала Эбигейл, теперь уже взволнованно. – Она никогда бы не сделала этого с целью навредить; скорее всего, она поступила так, полагая, что помогает мне. Даже защищает меня.
– Если мадам Шнайдер ввела вас в заблуждение по поводу этой строки, то не было ли и других случаев, когда она вам лгала?
– Например?
– Например, хорошо ли вы были осведомлены о встрече с премьером? Или о доходе от продаж атрибутики? Мадам Шнайдер, кажется, была в курсе малейших подробностей вашей кампании.
– И не только кампании. Моей жизни. Наверное; по крайней мере, я так полагаю… Мне нужно это проверить.
Она огляделась. В поисках Дебби Шнайдер. Чтобы помочь ей проверить Дебби Шнайдер.
– Я бы хотел ознакомиться с вашими бумагами, – сказал Гамаш. – С документами, финансовыми отчетами, со всем прочим. Чтобы понять, что же было у нее на уме.
– Это необходимо?
Теперь он взглянул на нее с некоторым сочувствием:
– Расследование убийства по определению связано с вторжением в личное пространство, и я вам искренне сочувствую в связи с этим. Когда следствие закончится, мы будем знать о вас гораздо больше, чем сейчас, будем знать обо всех причастных к делу больше, чем это полагается в обычных обстоятельствах. Но я вам обещаю: если эти сведения не будут иметь отношения к делу, они будут забыты.