Безумие толпы

Пенни Луиза

– Oui. И Рейн-Мари в том числе.

– Правда? Я никогда не выглядывал. Я был слишком испуган.

– А чего вы боялись? Вирус не передается через зрительный контакт.

– Вирус – нет, а стыд – да. Когда пакет с продуктами появлялся таинственным образом, я мог делать вид, что вовсе не скрываюсь в своем жилище. Но если я видел, что кто-то помогает мне, в то время как я сам должен был помогать, то…

То.

– Я врач. Я должен был лечить больных. Делать тесты. Что-то полезное. Но я спрятался.

–

Вам за семьдесят, – сказал Арман. – Вы из возрастной группы, которая должна была сидеть дома. Вы не смогли бы помочь.

– Но я даже не пытался! – Винсент возвысил голос, в котором слышалась злость. – И потому, когда я увидел пистолет, направленный в сторону Эбигейл Робинсон, в сторону человека, который убеждал других, что больные и старые, даже дети должны умереть, как они умирали в пандемию, вот тогда…

Вот тогда…

– Patron?

И Гамаш, и Жильбер повернулись.

– Desole, можно вас на минутку? – позвала Лакост.

– Вы не возражаете? – спросил Арман у Винсента, и тот отрицательно покачал головой.

Доминик подошла к Лакост и Гамашу в дальнем углу зала и показала им того, кого они ищут.

Арман вернулся к Жильберу в тот момент, когда официант принес им счет.

– Плачу я, вы не забыли? – Гамаш расплатился банковской картой и сказал: – Merci, месье Тардиф.

Молодой человек окоченел, и Гамаш на мгновение подумал, что парень попытается бежать. Но тот не двинулся с места.

– Можно вас на пару слов?

Винсент Жильбер наблюдал за этой сценой с недоумением, но не без облегчения. Начиналось потрошение кого-то другого.

И фарширование. Официант, с обеих сторон конвоируемый Гамашем и Лакост, спустился в подвал обержа и сел на указанное место за длинным столом.

– Вас зовут Симон Тардиф?

– Oui.

– Ваш отец Эдуард Тардиф?

– Да.

Симон Тардиф был невысокого роста. Стройный парень с бледным одутловатым лицом. Он напоминал птенца, который балансирует на краю гнезда и которого вот-вот вытолкнут оттуда.

И вытолкнут слишком рано.

– Где вы были днем тридцатого декабря? – спросила Лакост.

– С друзьями. Я могу это доказать.

– Не с вашим отцом в спортивном зале университета?

– Нет.

– Вчера вы находились среди персонала, обслуживавшего вечеринку здесь, в оберже? – спросил Гамаш.

Они посмотрели в глаза друг другу.

Гамаш видел, что Симон Тардиф борется с искушением солгать. Но еще он заметил ум в глазах парня, не имеющий ничего общего с коварством.

– Да, – ответил Симон. – Но я ничего такого не делал. Я ничего не сделал этой женщине. Я…

Старший инспектор остановил его:

– У вашей семьи есть адвокат? Тебе он понадобится.

Казалось, парень был готов заплакать.

– Нет. Я прошу прощения. Я…

Гамаш подался к нему и произнес:

– Не говори больше ни слова.

Все будет хорошо. Посмотри на меня. Посмотри на меня.

Когда он повторил это в третий раз, Симон Тардиф посмотрел на него. Он заглянул в глубокие карие глаза и ссутулился, опустил плечи. Покорно. И с облегчением.

Все закончилось.

* * *

– Ничего, – сказала Рейн-Мари, откинувшись на спинку стула.

Жан Ги рядом с ней снял очки и принялся протирать глаза.

Наступал вечер, на улице уже начало темнеть. Все лампы в громадном зале библиотеки горели, отчего помещение выглядело более уютным. Хотя, по мере того как естественный свет тускнел, проходы между рядами книг становились похожими на туннели. И Жан Ги, обладавший живым воображением, мог легко представить, как пробуждаются в сумерках разные сказочные существа.

Пока все, что они нашли, не давало никаких новых сведений. Доктор Винсент Жильбер был талантливым торакальным хирургом. Изнуренные недугом, вы бы не возражали, если бы его руки облегчили боль в вашей груди. Но вы бы вряд ли захотели постоянно видеть его у своей больничной койки.

И уж конечно, вы бы не пожелали себе такого шефа, будь вы интерном или врачом-резидентом. В папках было множество жалоб от студентов-медиков, негодовавших на Жильбера из-за его манер.

Наряду с жалобами было немало писем с благодарностями от пациентов и их семей за спасение жизни. И от других стажеров, которые утверждали, что Жильбер замечательный наставник, всегда приходящий на помощь. Говорилось и о его инновациях, о том, что он научил их думать. Да, временами он бывал резок. Но такова жизнь в отделениях интенсивной терапии и реанимации.

Образ святого идиота проявлялся все четче.

– Нам нужно посмотреть ранние документы, – сказал Бовуар, смирившись с судьбой.

– Когда он был начинающим мерзавцем, – хмыкнула Мирна.

– Святым малюткой, – поправила ее Рейн-Мари.

Ей было любопытно узнать, что они там обнаружат. Каким он был в начале медицинской карьеры – святым или прямой противоположностью? Случилось ли что-то, изменившее его?

Двадцать минут спустя Мирна сказала:

– Посмотрите-ка… До поступления на медицинский факультет в Макгилле Винсент подал заявление на грант и получил его.

– Правда? – Рейн-Мари наклонилась к Мирне и прочла заявление.

Отец Жильбера умер, и его матери пришлось пустить в дом постояльцев и вдобавок подрабатывать прачкой.

– Грант был довольно маленьким, – сказала Мирна. – Может быть, он еще и стипендию получал?

Эти сведения нашел Бовуар:

– Получал. Но тоже небольшую.

Гранта и стипендии было недостаточно, чтобы оплатить учебу на медицинском факультете Макгилла.

– И как же ему удалось закончить учебу? – задумался вслух Бовуар.