Безумие

Смирнова Кристина

– Я не хочу спасения и я готова к смерти. Давно готова и хочу, чтобы вы, оборвали мою жизнь. – Я настолько резко отшатываюсь от нее, что чуть не валюсь со стула, а потом еще быстрее соскакиваю и отодвигаюсь. Ни хочу этого делать. Я не убиваю слабых.

– Пож… - Она обрывает фразу, откидывает назад свою голову, закругляет лопатки, выгибается в спине и сильно кричит. Мы с Лис успеваем подхватить замершее в спазме боли тело, и я вижу росчерки темных вен, которые как живые канаты вздуваются по ее рукам, оплетают и устремляются к вязи из бурой, словно ржавой колючей проволоки. Она

немного темнеет и тут же на глазах рассасывается, оставляя после себя красноватую, чуть припухшую кожу.

– Вот и все. – Говорит Роза, сквозь слезы, а я поднимаю недоумевающий взгляд на Лису.

– Ее пара умерла. – Поясняет мне Лис.

– Пожалуйста, хочу умереть от понимающей меня руки. Я догадываюсь, что когда-то и ты готова была просить смерти, в твоих глазах слишком много понимания. – Шепчет женщина, и даже не пытается вышаркать водопад слез со скул, которые стекают непрерывными ручейками на футболку, впитываются в светлую ткань, образуя темное пятно.

А я молчу. Не шевелюсь, не дышу, и я действительно понимаю ее просьбы, понимаю, как ни кто другой, но я не могу. Убить опасное существо, которое кидается на тебя? Нет проблем. Убить безвольную жертву обстоятельств, даже по ее просьбе? Увольте, я не настолько закоченела в душе.

Стою, смотрю на этот покорный силуэт, стоящий на коленях и пытаюсь побороть зарождающуюся панику, пытаюсь вывести тело из ступора, в котором его разрывает на части. Жалость и долбанная совесть. Она - это еще одно больное существо, перед моими глазами. На коленях и таких лучше жалеть и освобождать. Но почему эта сомнительная честь выпала мне? Потому, что понимаю? Да хуй с этим пониманием, но тогда почему я не могу заставить себя вымолвить отказ? Ядерная смесь. А Лис уже все решила. За всех. Она тихо подходит со спины и в мою дрожащую ладонь ложится один из ее любовников. Холодный метал, обжигает вспотевшие пальцы.

– Внутри меня пустота, в том месте, где был он, и эта пустота пожирает, а сил терпеть, уже нет. Не думай, мои колени приклонены не перед тобой, я отдают дань моей любви. Большой части меня, которая ушла.

Слышу, я все, черт возьми, слышу. Кукла не может жить без кукловода. Тогда отчего же меня убивает эта неправильность? Почему мои пальцы впиваются вгладь рукояти кинжала? Почему не могу разжать пальцы, развернуться и покинуть тюремный бокс с такой ебанной, умиротворяющей обстановкой?

Потому, что должна. Потому, что не я Господь Бог, чтобы менять чьи-то жизненные пути, менять принятое не мной решение. Потому, что понимаю эту безысходность, в которой видится только один путь – путь, где жизнь идет своим чередом, но уже без тебя. Путь, в котором смерть воспринимается как долбанное избавление.

И я выпускаю всю свою силу, расплескиваю ее не только в этом замкнутом помещении, везде, куда она сможет достать. Хочу, чтобы весь мир остановился, пока я буду брать на душу еще один грех. Как свой собственный. Пусть ее душа останется чистой. Женщина умрет, от холодного метала, и я всеми фибрами души хочу сделать это безболезненно и правильно.

Не знаю, откуда у меня берутся силы, чтобы сделать шаг, один шаг, который приблизит меня настолько близко, что замёрзшая

фигура женщины практически уткнется лбом в мои колени. Я опущусь рядом, приклоню колени, последний раз взгляну в пустоту застывших карих глаз и загоню лезвие по рукоять в сердце. Так как учила Лис. А лицо не дернется, как не дернется и тело. Аккуратно, как фарфоровую и очень старую куклу поднимаю женщину и укладываю на кровать. Дань отдана, смерть настигла ее на коленях. Хватит. Как мне кажется такая опустошающая и разрушающая любовь большего не достойна.

Освобождаю пространство. Дрогнут ресницы и веки скроют пустоту и боль от меня, а кровь, горячая и красная, а не черная окрасит мои пальцы.

– Спасибо. – Шепчут синеющие губы, выпуская последний вздох.

Я выполнила последнюю просьбу, только мне кажется, что от этого и внутри меня что-то оборвалось. Вынимаю кинжал из груди, не выпуская осматриваю красные разводы на безразличном блеске и иду. Вон от сюда. Подальше, как можно дальше от всего этого сумасшествия, от всего дерьма, что здесь и сейчас топит меня.

Дверь, шаги, мое тяжелое дыхание, истеричное, взгляд в пол и ебанная холодная рукоять в ладони. Я утыкаюсь носом, во что-то твердое, теплое и не смотрю в лицо, вижу только начищенную до блеска черную кожу ботинок. Не пытаюсь отстраниться от тела, от такого горячего знакомого тела, только пытаюсь успокоить загнанное дыхание, но это не получается и истерика уже слишком близко, я чувствую влагу, которая сочится из моих глаз. Он прижимает одной рукой мой затылок ближе к себе и это как спусковой крючок. Я как маленькая, и чужое участие служит отличным поводом разразиться в истеричных всхлипах, захлебнуться собственными слезами и наконец, разжать пальцы, выронить перепачканный кинжал из руки.

– Что происходит? – Он пытается поднять мое лицо, но я ускользаю, прячу предательские слезы и короткие, быстрые вздохи в его груди.

– Мышонок что случилось? Ты можешь ответить? Кто тебя обидел? Откуда кровь? – Он начинает злиться, его грудь начинает вибрировать от глухого рокота. А я не могу. Не могу говорить, не могу разомкнуть губы. Ничего не могу, только рыдать от чувства вины.

– Женщина. Она не отказала ей в достойной смерти. – Поясняет тихий голос Лисы.

– Что совсем охуели? Меня не могли позвать? – Он обнимает меня руками, прижимает ближе к себе. В его голосе немного паники и я хочу это видеть. Отрываюсь, смотрю на испуганный взгляд, который метается по моему мокрому лицу.

– Не рычи, это их дело. – Поясняет Лис.

Шакал осматривает меня, опускает голову, прижимаясь к моему лбу, проводит пальцами по щекам, по которым до сих пор текут слезы.

– Прекращай, эта влага пугает меня. Ты ни разу не ревела на моих глазах, а тут? – Господи, этот псих, что пытается меня успокоить? Видимо, и это придает моей истерики только повторный толчок.

– Бля? – Спрашивает он, отклоняясь от меня.

– Может успокоительного? – Спрашивает голос со спины. Боже, сколько я еще раз буду падать ниже плинтуса? Крис, а значит где-то еще и Грегори. Но почему я не отскакиваю от горячего тела, придерживаемого меня? Может потому, что похуй? Да именно так.