Безумная страсть
Шрифт:
Могилы были тщательно ухожены - ни сухой травинки, ни листочка. Работники неукоснительно соблюдали требование Картера Дженнингса - содержать кладбище в идеальном порядке. Когда-то очень давно отец рассказал Эйприл, кто из ее предков где покоится, и теперь она точно знала, под какой именно плитой нашли последний приют ее многочисленные тетушки и дядюшки, бабушки и дедушки. На многих могилах стояли вырезанные из камня памятники.
В самом живописном месте находился небольшой, квадратный, из красного кирпича их фамильный склеп. Ребенком Эйприл побаивалась играть здесь.
В определенные дни отец все же заставлял Эйприл приходить сюда - например, в день рождения матери, ее собственный и на Пасху. Они приносили с собой цветы. Отец отпирал массивные ворота, входил внутрь, и девочка заставляла себя следовать за ним. Отец клал цветы в головах кирпичного саркофага и, стоя на коленях, долго, долго молился. Эйприл, как и положено, вела себя тихо, но в глубине души ненавидела эти дни. Она с удовольствием слушала рассказы отца о том, как он любил ее мать, которая была настоящей красавицей, но предпочитала, чтобы разговор об этом шел где угодно, но не здесь, в этом сыром, мрачном здании, где с потолка свисала паутина, а в темноте летали какие-то насекомые.
– Я не мог закопать твою мать в землю, - каждый раз говорил отец.
– Она была женщиной редкой красоты, и я хотел сохранить эту красоту как можно дольше. Положить твою мать в землю значило бы совершить святотатство.
Эйприл долго думала над словами отца и однажды спросила:
– Поузи говорит, что в Библии сказано так: «Все обратится в прах». А если не похоронить человека в земле, как же он обратится в прах?…
– Поузи даже читать не умеет, а берется рассуждать о Библии!
– гневно оборвал ее отец.
– Она говорит, что вчера была на похоронах и слышала это от священника.
– Я с нее шкуру спущу, если эта старая негритянка еще раз скажет такое!
Отец выкрикнул эти слова с таким неистовством, что Эйприл поклялась больше никогда не пересказывать ему того, что услышит от кого-нибудь.
Как- то -ей в ту пору было лет одиннадцать-двенадцать - отец повел дочь на кладбище в обычный день. Он держал девочку за руку. Когда же Эйприл с опаской спросила, зачем он ведет ее туда, Картер тихо ответил:
– Подожди немного, детка, сама увидишь.
Как всегда, они остановились перед запертыми железными воротами. Их освещало неяркое солнце, с трудом пробивавшееся сквозь густые ветви магнолии. Показывая на два кирпичных саркофага, стоявших внизу, отец сказал:
– Это для меня и для тебя, дорогая Эйприл. Мы будем покоиться не в земле, а рядом с твоей матушкой.
Девочка вздрогнула. Ей стало жутко при мысли о том, что она смотрит на то место, где будет лежать после смерти. Отец обнял ее и прижал к себе, уговаривая не бояться.
– Мне кажется, я с радостью встречу смерть, - добавил он дрожащим голосом.
– Тогда я навечно соединюсь с твоей матерью. Пока же я нахожу успокоение лишь рядом с тобой, дитя мое! Ты - живое свидетельство любви, которая когда-то связывала меня с моей дорогой
Эйприл молча стояла перед тяжелыми железными воротами и вглядывалась внутрь. Время, казалось, совсем не коснулось этого места. Здесь ничего не изменилось. Склеп был все так же сумрачен и прохладен. Паук, раскинув свою гигантскую паутину, словно накрыл могильные плиты тончайшим серым покрывалом.
По обеим сторонам в кирпичных нишах стояли небольшие мраморные статуи, привезенные из Италии. Эйприл взглянула на левую, изображавшую коленопреклоненного ангела. Дрожащей рукой девушка нащупала небольшой кирпичик и отодвинула его. Под ним скрывалось маленькое отверстие. Эйприл пошарила там и извлекла ключ.
Глубоко вздохнув, она попыталась успокоиться. Сердце гулко билось в груди. Непослушными, холодными пальцами девушка вставила ключ в замок, и железные ворота мавзолея со скрипом отворились…
Глава 6
За полчаса до полуночи Эйприл тихонько выскользнула из темного, погруженного в безмолвие дома. «Для слез нет ни времени, ни причин», - уговаривала она себя, торопясь к конюшне под фиолетовым покровом ночи. В конце концов, не навечно же она покидает родной дом! Менди отошлет письмо дяде Джеймсу, и он приедет в Пайнхерст. «Потом, когда мы с Олтоном обвенчаемся, я вернусь и вместе с дядей Джеймсом поможем отцу и сохраним Пайнхерст…»
Стояла безлунная ночь, и Эйприл приходилось полагаться лишь на собственную память. Вот уже показалась конюшня. В темноте она выглядела как массивная, зловещая тень. При других обстоятельствах Эйприл ни за что бы не рискнула отправиться сюда ночью, но сейчас было не до страхов. Олтон ждет у реки. Они уедут вместе, возможно, к его родным. А завтра на рассвете поженятся…
Поженятся! Эйприл невольно вздрогнула. Лежать в объятиях мужчины, отдавать ему свое тело… при мысли о том, что она не любит Олтона, у Эйприл заныло сердце. Конечно, со временем она, может быть, полюбит Олтона и уже сейчас готова его полюбить. Разве это не имеет никакого значения? Так успокаивала себя несчастная девушка. Да-да, она искренне хочет полюбить, сделать Олтона счастливым, стать ему хорошей женой. А кроме того, не надо забывать о том, что кругом идет война. Многие люди сейчас вступают в брак просто от отчаяния, а вовсе не потому, что так уж сильно влюблены. Война многое изменила в человеческом сознании.
Подойдя к конюшне, Эйприл опустила на землю два саквояжа со своими вещами. Тяжелая дверь, громко скрипнув, в конце концов открылась. Тут же пахнуло сеном и навозом. Послышалось конское ржание. Незадолго до наступления темноты Эйприл удалось запрячь в повозку смирную кобылу. К тому времени конюхи уже разошлись по домам, так что молодую хозяйку никто не видел.
Девушка подошла к лошади, взяла поводья и вывела ее во двор. Погрузив саквояжи на задок повозки, она подобрала тяжелые юбки и взобралась на грубую деревянную скамью. Кобыла двинулась вперед, и вскоре неказистый экипаж уже миновал миртовую аллею. Эйприл вздохнула свободно. Глаза ее постепенно привыкли к темноте, и она без труда различала дорогу.