Безупречный шпион. Рихард Зорге, образцовый агент Сталина
Шрифт:
После войны Одзаки станет героем японских левых, считавших его истинным патриотом, который не мог пойти против совести, слепо подчиняясь своей стране[42]. В пьесе Дзю-дзи Киноситы “Японец по имени Отто” Одзаки изображен как человек, руководствовавшийся высокими идеалами гуманизма. Возможно, он был принципиальным человеком, но признание Одзаки указывает на то, что шпионская работа в интересах Москвы была для него осознанным и добровольным решением[43]. “Я думал, что… защита России была одной из самых важных задач, – расскажет он потом полиции. – Предоставление Коминтерну или России точной информации о разнообразных обстоятельствах в Японии, более всех других мировых держав способной осуществить нападение на нее, дать России возможность принять меры для самообороны, было нашей основной миссией… Порой я втайне думал, что, как коммунист в Японии, я могу даже гордиться тем, что занимаюсь столь трудной
При этом Одзаки не был наивным новичком. Он знал – и немедленно предупредил Зорге, – что любая подпольная деятельность в Японии, живущей под неусыпным наблюдением полиции, будет кардинально отличаться от работы в вольготной обстановке Шанхая. Зорге, в свою очередь, похоже, недооценил положение Одзаки в редакции “Асахи” и его связи. По-видимому, Зорге поначалу представлял себе Одзаки как высокопроизводительного Мияги, подручного на побегушках у резидента. Зорге предложил ему бросить работу и устроиться в Токио частным репетитором, от чего Одзаки благоразумно отказался – тем более Зорге не предложил ему никакого жалованья за подпольную работу[45]. Зато Одзаки согласился подать заявление о переводе в токийскую редакцию “Асахи”. Он также хотел закончить перевод “Дочери земли” Смедли, над которой работал с тех пор, как уехал из Китая в 1932 году (готовая книга под названием “Женщина идет по земле одна”, из которой японская цензура вырезала все откровенные отсылки к коммунизму, вышла в августе 1934 года и была подписана творческим псевдонимом Одзаки Дзиро Сиракава)[46].
Так случилось, что невероятная удача, так часто сопутствовавшая Зорге в его шпионской карьере, вновь напомнила о себе летом. Огата Такэтора, почтенный главный редактор “Асахи”, убедил управляющий совет газеты выделить деньги на создание мозгового центра в Токио, который станет известен под названием Тоа Мондай Тёса Кай, или Ассоциация изучения восточноазиатских проблем. Цель ее создания состояла в том, чтобы, собрав вместе лучших журналистов и представителей японской правящей верхушки, публиковать экспертные материалы о важнейших текущих событиях, что при этом дало бы газете привилегированный доступ к высшим властным кругам страны. В состав нового исследовательского центра вошли экономисты, политологи, представители министерства иностранных дел, армии и флота, Генштаба, других министерств, крупнейших финансово-промышленных групп, различные интеллектуалы и, конечно, эксперт по вопросам СССР[47]. Разумеется, в группу пригласили и уважаемого эксперта газеты по Китаю, Одзаки.
К началу сентября семья Одзаки занималась обустройством дома в Токио. В один момент главный японский агент Рихарда Зорге получил доступ к самой актуальной информации на высшем уровне – пусть и не секретной, ассоциация была публичной трибуной, – во всех областях политической, экономической и военной жизни Японии. Так началась полоса везения, которая связала Одзаки, Зорге и Отта и помогла каждому из них добиться невероятного успеха в своей области.
Секрет успеха Зорге заключался в том, что он редко похищал секретные данные – он их обменивал. Одзаки сдавал Зорге всю информацию, собранную в Ассоциации изучения восточноазиатских проблем. Зорге передавал ее Отту, становясь незаменимым помощником восходящей звезды посольства и ставя его в выигрышное положение в глазах его берлинского начальства. В обмен Зорге докладывал то, что он видел и слышал от Отта – а также крохи, собранные Вукеличем в компании британских и французских журналистов, – Одзаки, поставляя ему беспрецедентные сведения о внутренней кухне политики Германии и европейских держав[48]. И всякий раз все разведданные, добытые в этой золотой жиле, передавались в Москву. Из всех троих Отт, разумеется, был единственным, кто ничего об этом не подозревал. И в конечном счете он оказался единственным, кто избежал виселицы.
Прокурор Мицусада Есикава, подробно допрашивавший Одзаки в тюрьме и в значительной мере проникшийся сочувствием к заключенному (настояв потом на смертном приговоре ему), был убежден, что полученная от Зорге информация была ключевым фактором карьерного роста японского журналиста. Одзаки “хотел быть связан с Зорге, потому что последний служил важным источником информации и аналитических интерпретаций”[49]. Отт же, в свою очередь, понял, что полученные от Зорге сведения быстро помогли ему стать самым ценным советником Дирксена по политическим вопросам – непривычная роль для военного атташе[50]. Осенью 1934 года Зорге повезло еще раз, когда у Дирксена развилась тяжелая астма, из-за которой он большую часть зимы провел полуинвалидом в сыром, задымленном климате Токио[51]. На следующий год руководство посольством будет доверено Отту.
В сентябре Ойген Отт отправился в официальную поездку в Маньчжурию. Он попросил своего нового
Как почетных гостей из страны, чьего расположения Япония активно добивалась, Отта и Зорге принимали со всей возможной пышностью. Отт осмотрел войска и посетил новую столицу Маньчжоу-го, Синьцзин (современный Чанчунь). Они проехали по Южно-Маньчжурской железной дороге, почти наверняка на новеньком “Азиатском экспрессе”. Построенный на сталеплавильном заводе “Сова” в Японии специально для китайской колеи, “Азиатский экспресс” мог разгоняться до 133 км/ч и был самым скорым регулярным поездом в Азии, а также одним из самых скорых поездов в мире – на тот момент.
У Зорге технологическое чудо Южно-Маньчжурской железной дороги вызывало далеко не праздный интерес. В период между передачей этой железной дороги Россией под контроль Японии после Русско-японской войны 1905 года и аннексией Маньчжурии в 1931 году компания Mantetsu, руководившая железной дорогой, функционировала в Китае как государство в государстве. Она приносила баснословную прибыль, обеспечивая японскому правительству свыше четверти всего подоходного налога в 1920-х годах за счет грузовых перевозок соевых бобов и растительного масла из внутренней части Китая. В 1927 году Mantetsu осуществляла половину мировых поставок сои в Японию и на другие азиатские рынки[54], а к середине 1930-х железная дорога перевозила уже свыше 17 миллионов пассажиров в год.
Подлинная же важность Mantetsu, однако, была в том, что она служила инструментом японской колонизации Маньчжурии. У компании была собственная армия (одиозные железнодорожные войска Квантунской армии, организовавшие провокацию, которая привела к захвату Маньчжурии), а также собственные исследовательские бюро, департаменты городского планирования, полиция, спецслужба и рабочие поселки. Едва японские колонисты, получив официальное разрешение, двинулись в Маньчжурию – к 1940 году их было уже свыше 800 тысяч, – Mantetsu построила для них современные поселения по последнему слову техники вдоль железной дороги, где была проведена современная канализация, разбиты парки и построены замысловатые современные здания, значительно превосходившие то, что можно было увидеть в самой Японии. Идеологический посыл был очевиден. Японцы пришли как цивилизаторы Китая – а заодно и всей остальной Азии.
Железная дорога была также жизненно важным военным активом, столь же значимым для японской армии, как военные корабли и угольные станции для японского флота. Здесь-то и была загвоздка. По условиям Портсмутского мирного договора, подписанного после Русско-японской войны, все железнодорожные линии к северу от Синь-цзина все еще находились под контролем России[55]. На станции Куанченцзы менялась ширина колеи: вместо стандарта в 4 фута 8 1/2 дюймов в российской части колея составляла 5 футов (уникальная российская колея, изобретенная американским инженером путей сообщения Джорджем Вашингтоном Уистлером). На практике же – и эта деталь сыграет жизненно важную роль в эскалации напряжения между Москвой и Токио – это означало, что японский состав просто физически не мог пройти по путям, находившимся под контролем Советов. Это также означало, что после захвата Японией всей Маньчжурии значительная часть стратегически важной железной дороги, уходящей вглубь Маньчжоу-го, оставалась – неожиданно – под контролем Москвы. Ко времени визита Зорге в 1934 году японское правительство выдвигало Советскому Союзу все более настойчивые предложения о выкупе маньчжурской части железной дороги – ив них слышалась явная угроза, что в случае отказа японцы просто захватят ее.