Безупречный шпион. Рихард Зорге, образцовый агент Сталина

Мэтьюз Оуэн

Массовые аресты нанесли серьезный удар по формирующейся агентуре Берзина. Копенгаген к тому моменту стал главной европейской разведгаванью советской военной разведки: Берлин после прихода к власти нацистов стал слишком опасен. Подпольное Западноевропейское бюро Коминтерна тоже было эвакуировано в Копенгаген^[13]. Будучи разоблачены, все эти агентурные сети оказались непригодны для дальнейшего использования. Безжалостный нарком обороны Климент Ворошилов так прокомментировал донесение 4-го управления о случившемся катастрофическом провале Иосифу Сталину: “Из этого сообщения (не совсем внятного и наивного) видно, что наша зарубежная разведка все еще хромает на все четыре ноги”^[14]. Берзин подал рапорт об отставке и был понижен в должности до заместителя командующего войсками Особой Дальневосточной армии.

Поэтому Зорге,

с триумфом вернувшегося в Москву, встретил бывший заместитель Берзина комкор Семен Урицкий. Бывший фармацевт и писатель-графоман из Одессы, Урицкий сделал карьеру, организовав во время Гражданской войны красное партизанское движение, сражавшееся против белогвардейцев на юге Украины. Как и Берзин до него, он проявил себя как беспощадный командир в боях, возглавив карательную экспедицию против партизан-антисоветчиков в кавказских анклавах – Чечне и Ингушетии в 1929-1930-х годах^[15]. В звании комкора (командира корпуса, или генерал-лейтенанта) Урицкий возглавил секретную советскую миссию в Германии в 1932 году, где он вел переговоры о финальном этапе подпольного военного обучения немецких летчиков и командиров танков на территории СССР^[16]. Возможно, в Берлине Урицкий сталкивался и с Ойгеном Оттом, активно задействованным тогда в подпольной программе обучения в качестве офицера-посредника Sondergruppe R.

Урицкий встретил Зорге с неподдельным энтузиазмом. Зорге показалось, что его новый начальник тщательно изучил его прошлое, проверил достоверность отправленных им отчетов и был воодушевлен. Во-первых, и это было самое главное, Зорге доказал, что “разведдеятельность возможна” в Японии. Они подробно обсудили “хорошие перспективы будущей деятельности”^[17]. После дела Нуленса и Зорге и Урицкий твердо понимали, что у резидента должно быть право принимать тактические решения самостоятельно, без необходимости согласовывать каждый свой шаг с Центром. Зорге потребовал, чтобы ему была предоставлена “полная свобода в установлении любых контактов с германским послом, если в этом будет необходимость”, а также, главное, официальное разрешение на предоставление немцам информации – с целью выстроить доверительные отношения с Оттом. Он также попросил, чтобы нового агента Одзаки признали “непосредственным участником… группы” – предположительно, чтобы избежать риска, что кто-то из чиновников 4-го управления попытается перекомандировать Одзаки на новую работу где-нибудь в Азии^[18].

Урицкий согласился на все выдвинутые условия – по крайней мере, по словам самого Зорге, – пообещав, что у него будет “свобода действий при выборе вопросов, заслуживающих разработки по мере развития и изменения обстоятельств”^[19]. Начальник также представил список из семи ключевых вопросов для безопасности СССР. Какова политика Японии в отношении Советского Союза, в частности, планирует ли Япония нападение? Имеются ли какие-либо признаки реорганизации и укрепления японской армии и ее воздушных подразделений, которые бы могли быть направлены против СССР? Планирует ли Германия сформировать альянс с Японией? Планирует ли Япония дальнейшую экспансию в Китай? Существует ли вероятность заключения Японией каких-либо соглашений с Британией и Америкой с целью блокады СССР? Растет ли влияние японской армии на национальную политику? В чем заключалась стремительная индустриализация Японии? Одним словом, Зорге должен был держать Москву в курсе, намерена ли Япония напасть на СССР – одна или в союзе с Германией – и насколько хорошо она вооружена для осуществления этих намерений.

Оставался открытым вопрос о том, как добиться профессионального уровня передачи информации токийской резидентуры. Перед отъездом в Москву Зорге предупредил непутевого Вендта об опасностях, грозивших ему, если он останется в Японии. До конца не ясно, почему Зорге просто не сказал ему, что уволит его за некомпетентность. Возможно, он хотел дать Вендту возможность не упасть в грязь лицом. Как бы то ни было, отрезвляющий диалог возымел желанный эффект, и нерадивый Вендт уволился по собственной инициативе. Когда Зорге начал подыскивать нового радиста, Вендт уже спокойно вернулся в Москву с женой и был готов передать инструкции тому, кто займет его место^[20]. Список возможных кандидатов в Москве, обладавших необходимым опытом для работы во враждебно настроенном Токио, сводился к двум радистам, старым товарищам Зорге по работе в Китае – Зеппу Вейнгартену и Максу Клаузену^[21].

Существовала одна проблема. В профессиональном отношении Клаузен,

с точки зрения Зорге, был намного квалифицированней Вейнгартена – это касалось как его технической подготовки, так и способности работать в условиях постоянной угрозы. Однако со времен их совместной работы с Зорге в Шанхае и Кантоне отношения Клаузена с 4-м управлением дошли едва ли не до критического предела. И связано это было с его женой Анной. Фабрики покойного первого мужа Анны Валлениус были конфискованы большевиками, и супруги были вынуждены бежать в Шанхай, взяв с собой лишь самое необходимое. Зная, как сильно Анна ненавидит коммунизм, Макс никогда не рассказывал ей о своей тайной жизни. Поэтому неудивительно, что, с точки зрения Берзина, Анна представляла серьезную опасность, и он действительно некоторое время не давал Максу разрешения на женитьбу. Осенью 1933 года, когда Клаузена вызвали в Москву из Харбина, где он работал радистом, 4-е управление пыталось настаивать, чтобы он оставил Анну в Китае. Ему даже предлагали взять с собой фиктивную жену – советскую разведчицу, – с которой он мог поехать в Москву, возможно, потому что в его китайской визе была отметка о визе, выданной его супруге^[22].

Клаузен стал упираться, отказываясь уезжать из Китая без Анны^[23]. Берзин неохотно согласился – доказательство, что найти замену специалистам, которые бы обладали компетенцией Клаузена и его опытом, было трудно. Но когда Клаузены вышли из Транссибирского экспресса в Москве в октябре 1933 года, их встретили с недоверием. В первую же ночь весь их багаж исчез – вместе с паспортами^[24]. Анна, выяснившая вскоре, что ее муж на самом деле является офицером Красной армии, не в последнюю очередь из-за его новой привычки выходить на их совместные прогулки по городу в военной форме, быстро пресытилась прелестью столицы социализма^[25].

Дела обстояли все хуже. После шестинедельного отпуска в санатории на Черном море в январе 1934 года Клаузена вызвали в 4-е управление и отчитали за якобы “неудовлетворительную” работу в Китае. Он должен был отбыть срок “исправления через труд” в колхозе в российской глубинке. До конца не ясно, зачем 4-му управлению понадобилось отзывать своего лучшего радиста с женой в Москву и отправлять их в эту унизительную ссылку. Как бы то ни было, Клаузены вскоре оказались в поезде, направлявшемся в Энгельс – бывший Покровск, – столицу Автономной Социалистической Советской Республики Немцев Поволжья. Это необычная община состояла из потомков саксонских немцев, расселенных в России при Екатерине II. В 1934 году здесь располагался автобусный завод “ЗиУ” и выпускались две муниципальные газеты на архаичном поволжском диалекте немецкого языка.

С вокзала в Энгельсе Клаузенов повезли по унылым приволжским степям на 120 километров на восток, в Красный Кут, небольшое поселение на реке Еруслан. К востоку отсюда, за обширными степями лежал Казахстан, к югу – Сталинград. У супругов, наверное, возникло впечатление, словно они оказались на краю света. Макса направили работать на местную машинно-тракторную станцию, входившую в состав новой распространившейся по всей России системы аренды новых тракторов советского производства местным колхозам^[26]. Клаузен обустроил там систему радиосвязи между разбросанными по обширной местности колхозами – явное понижение по службе по сравнению с его прежними обязанностями по настройке международных подпольных радиопередатчиков. Макс также обустроил переносные радиостанции, транслировавшие для крестьян “Московское радио” и другие появляющиеся каналы. Анна временно устроилась работать учительницей^[27].

Супруги вскоре привыкли к тяжким условиям новой жизни, проявив характер и стоицизм, незаменимые качества для шпионской работы. К февралю 1935 года Клаузен столь прочно здесь обосновался, что решил проигнорировать телеграмму от 4-го управления с приказом вернуться в Москву. Он даже не представлял себе, что его наконец вызывает его бывший начальник Зорге. О чем бы ни говорилось в сообщении от Москвы, Макс, очевидно, предпочитал оставаться в неведении. Через месяц Берзин направил ему уже более настойчивое приглашение, которое Клаузен снова из гордости оставил без ответа. В марте руководитель рескома партии лично привез из Энгельса в Красный Кут третью телеграмму, на этот раз подписанную самим наркомом обороны Климентом Ворошиловым^[28]. Партийный чиновник вручил Клаузену послание со словами: “Что ж… Макс, вы должны возвращаться в Москву”^[29]. Оставив Анну в Красном Куте, Макс отправился в двухдневную дорогу в Центр.