Безупречный шпион. Рихард Зорге, образцовый агент Сталина
Шрифт:
Глава 10
Ханако и Клаузен
Жизнерадостный, развратный авантюрист с выдающимся умом и непоколебимым самомнением[1].
Пока Зорге был в России, Одзаки и Мияги занимались укреплением собственной агентуры. Одзаки пригласил Каваи на конспиративный ужин в ресторане “Сакаи” недалеко от пруда Уэно, где представил журналисту Мияги как “художника из Франции”[2].
Изрядно выпив, все трое отправились ъматиай — нечто вроде бара с сомнительной репутацией, – где воспользовались услугами развлекавших
Мияги также выполнял приказ Зорге, собирая “информацию о японской армии на основе документов и брошюр”[5]. Оказалось, что в публичном доступе – как известно любому иностранному корреспонденту – можно найти удивительное множество стратегически важных разведданных, особенно если знать, где искать. В специальной книжной лавке в Канде Мияги покупал журналы, военные и технические брошюры, пестревшие статьями “японских военных о внедрении советского оружия, внутреннем устройстве Красной армии и новом оружии Франции, Германии и Англии”. Важные отрывки Мияги отдавал Акияме, чтобы тот перевел их на английский язык для шефа[6].
Одзаки также восстановил старое знакомство с Синоцукой Торао, владельцем небольшого завода, производившего военное оборудование в промышленном пригороде Токио Кансай. Прикрываясь тем, что техническая информация ему требуется для исследований в Ассоциации, Одзаки обратился к Синоцуке за помощью и представил ему Мияги как студента, изучающего военные вопросы и “помогающего ему по работе”[7]. Ничего не подозревавший новый информатор только радовался возможности выполнить свой патриотический долг и оказался настоящей находкой. За ужином в Гиндзе Синоцука рассказывал Мияги все о новейших японских самолетах, “Кавасаки-88” и “Мицубиси-92”, сообщал ему точные данные о численности, экипировке и потенциале флота бомбардировщиков, подробностях пополнения военно-морского флота “самолетами-разведчиками, штурмовиками, истребителями и торпедоносцами”. На другой встрече разговорчивый владелец завода поведал Мияги подробности размещения военно-воздушных и военно-морских баз в Йокосуке, Касумигауре, Сасэбо и Омуре. Он болтал и о новых авианосцах флота “Акаги” и “Кага” – которые через шесть лет разгромят Перл-Харбор[8].
Получив столь ценный источник сведений, Мияги вынужден был остаться в Токио, отложив запланированные поездки по Японии для сбора военной информации. Он пытался уговорить Каваи поехать вместо него, выдавая себя за книжного коммивояжера, но Каваи с самого начала не разделял ни рабочей этики своего друга, ни его преданности партии. “Каваи не был убежденным коммунистом, и его частная жизнь тоже была далека от идеала, – рассказывал Мияги следователям. – Поэтому, с точки зрения разведдеятельности, ему нельзя было доверять”[9]. Он не представлял себе, сколько мучений перенесет Каваи в результате пыток в полиции, чтобы не раскрыть ни своих тайн, ни секретов Зорге.
Зорге вернулся в Токио в начале сентября 1935 года. В новом костюме американского кроя он казался прежним лихим холостяком. В разговорах со своими немецкими товарищами он нахваливал американок, шутя, что “девочки там уже совсем взрослые!”. Выйти на связь с московским Центром – и с Катей – Зорге не мог до запланированного в том же году приезда Клаузена.
Вечером 4 октября Зорге отпраздновал свой
Ханако принесла в кабинку Зорге шампанское, придвинула небольшой складной стул от одного из соседнего столиков и подсела к мужчинам. Бутылку открыли и выпили за здоровье Зорге. Ханако будет потом вспоминать их первую встречу с Зорге во всех подробностях:
“Вас зовут Агнес?” – спросил Зорге.
“Да”, – ответила она.
“А меня – Зорге”, – произнес он, пожимая ей руку. Ее японскому уху его голос показался грубоватым и немузыкальным, рассказывала Ханако журналисту, бравшему у нее интервью, но говорил он доброжелательно, и “все его поведение выдавало в нем человека хорошего воспитания”[14].
“Сколько вам лет, Агнес?” – спросил Зорге по-английски.
“Мне двадцать три года”, – ответила Ханако, пользуясь немногими словами, известными ей по-немецки (на самом деле ей было двадцать пять, но “Папаша” дал “девочкам” указание приуменьшать свой возраст)[15]. Зорге улыбнулся ее акценту и стал болтать с хорошенькой официанткой, не осознавая, что по-немецки Ханако поняла лишь две фразы: “Я очень счастлив сегодня” и “Агнес, что вы хотите? Я хочу сделать вам подарок”.
“Пожалуйста, подарите мне пластинку”, – сказала она.
“Тогда давайте заглянем завтра в магазин”.
Ханако любила музыку. Как и Зорге. Он вынул блокнот и записал время их свидания, запланированного на следующий день в его любимом музыкальном магазине. В конце этого вечера он оставил незабываемо значительные чаевые, которыми Ханако поделилась с Бертой[16]. Тревожась, что Зорге часто приударивает за официантками, Ханако стала расспрашивать Берту, “есть ли у этого иностранца кто-то, кому он отдает в баре предпочтение?.. Имеется ли у него фаворитка?”
“Иногда, когда он здесь бывал, его обслуживала Дора, – ответила Берта. – Но вряд ли у него есть фаворитка, раз он не настаивал ни на ком конкретно”[17].
Когда появилась Ханако, Зорге уже был в музыкальном магазине и слушал пластинки. Он рассказал ей, что она может выбрать все, что пожелает, и она выбрала три пластинки с ариями в исполнении одного из своих любимых теноров, Беньямино Джильи. Зорге добавил к ним что-то из любимых сонат для фортепьяно и скрипки. “Я очень люблю Моцарта, – сказал он ей. – Пожалуйста, примите их от меня”[18].