Безымянные боги

Жеребилов Иван

— Что там? — прошептала Цветава, подбираясь к растянувшемуся на земле Ждану.

— Тишина.

—Может, нас заметили?

— Вряд ли. Я думаю, что это Потап Косматьич со своими родственниками постарался.

— Кто?

— Медведи. Наверное, сдержали обещание.

— Надо разведать.

На разведку Ждан пошёл сам, наказав Цветаве, чтобы, предупредила, если заметит врагов, а если что-то пойдёт не так, чтобы не вздумала даже его выручать, а тихо уходила.

Правда, по тому, как легко она согласилась, он решил, что не стоит надеяться на обещания, но ничего не сказал.

Лагерь оказался пуст.

Точнее, завален трупами.

Даже у привычного к смерти десятника при виде такого зрелища противно заныло в животе. Похоже, медведи ворвались в лагерь ночью, когда люди, большей частью спали.

Как будто опытные душегубы, они передавили дозорных, пробрались бесшумно через засеки и напали на спящих — большинство трупов валяется под обломками шалашей, один головой упал в костёр, лицо обуглилось и теперь пялится на Ждана чёрной глазницей. Но спали, похоже, не все и кто-то даже смог дать отпор мишкам. Ждан насчитал в лагере двенадцать тел, да ещё трое найденных ранее. Выходит, что сторожей осталось человек пять. В дальней части лагеря он заметил бурую тушу, сначала хотел просто дать дёру не разбираясь, но потом опомнился и решил всё-таки посмотреть. Приблизившись, пригляделся и только головой покачал — один из медвежат-подростков. Видно, сунулся в драку, да получил рогатиной прямо в бок. А вот и владелец рогатины с головой свёрнутой набок ударом лапы. Непонятно, это сам медвежонок перед смертью его так приголубил или подоспевшая мать отомстила за смерть отпрыска.

После общего осмотра, Ждан перешёл к телам. Мужик с рогатиной был ему не знаком, но снаряжён оказался хорошо: кожаный доспех с нашитыми бронзовыми бляхами, бумажная шапка, простёганные штаны. Не ратник, конечно, но зброя гораздо лучше, чем у тех олухов из Рыжего яра. Ещё двое оказались одеты и вооружены схожим образом — кожаные доспехи, копья, топоры. А вот когда он снова приблизился к остаткам шалаша, и присмотрелся к убитым, ему стало нехорошо.

Ближе всех с головой раздавленной гигантской лапой лежал Первослав, хмурый парень из десятка Уйки, рядом изодранные клыками и когтями раскинулись Олег, Деян и Азар из того же десятка. Ещё одного ратника из чуди, лежащего лицом вниз с истерзанной шеей Ждан, нашёл в дальнем конце лагеря, осторожно повернул голову и перевёл дух — не Пятой, Чернек, с ним едва знакомы. Это, конечно, ничего не меняет, но почему-то не хотелось, чтобы старого товарища задрал медведь. Неправильно это — от волкодлаков уберечься, от целой армии стерви уйти, а погибнуть от клыков обычного зверя.

Остальные мертвецы Ждану были незнакомы, он тихо вернулся к Цветаве, рассказал, что видел в лагере. Она выслушала спокойно, лишь спросила:

— Что дальше? К подземелью пойдём?

— Я думаю, такого случая больше не представится, — кивнул Ждан. — Может быть те, кто выжил ночью просто сбежали.

— Надо осторожнее. Восьмерых мы не одолеем.

— Знаю. Посмотрим сначала.

До оврага оказалось не так уж далеко. Видно лагерь ставили с таким расчётом, чтобы не ходить слишком далеко.

Голоса они услышали ещё на подходе к оврагу. Кто-то в голос орал, похоже, от боли, а рядом ещё и ругались двое мужчин. Подобравшись к краю оврага так, чтобы его скрывал раскидистый куст молодой лещины, Ждан аккуратно посмотрел вниз. Цветава устроилась рядом.

Все восемь выживших оказались здесь, и

стояли они прямо у чёрного резного камня, всё, как сказала ведьма. Двое из выживших были совсем плохи — у одного от руки осталась только замотанная окровавленными тряпками культя, у второго не было обеих ног, он и кричал всё время. Однорукий лежал без памяти. Ругались стоящие у камня мощный мужик, заросший бородой до самых глаз, и не кто иной, как десятник Уйка из сотни Военега.

— Я тебя слушать не буду, сопляк! Уйду, и никто меня не остановит! — орал мужик, от полноты чувств размахивая руками.

— Ты и твои люди поклялись, — дрожащим то ли от гнева, то ли от волнения голосом ответил Уйка.

— Вот они, мои люди — на куски, порванные лежат! На это мы не договаривались!

— Вам заплатили заранее. Вы знали, что здесь опасно.

— Ничего мы не знали! А клятвы ваши… в зад себе засуньте!

— Со своими клятвами мы разберёмся, а ты свою не нарушай.

— Я уже сказал: я ухожу.

— А с ними что? — палец Уйки поочерёдно указал на орущего безногого и лежащего без чувств однорукого.

— Поступай как знаешь.

Бородатый развернулся и пошёл прочь, но у спел сделать едва ли пять шагов, когда ему под лопатку с глухим хлопком вошёл брошенный нож. Лиходей упал лицом вниз без единого звука, а Уйка, подойдя, спокойно вытащил нож из раны, затем ударил ещё раз под затылок, добивая, и развернулся к раненным. Спустя несколько мгновений крик раненного оборвался, а затем нож полоснул по горлу последнего покалеченного татя. Уйка вытер нож об одежду мертвеца и, повернувшись к остальным, бросил:

— Оттащите их подальше, а то опять зверьё приманим.

Трое сорвались выполнять поручение, на месте остался лишь один Пятой мускулистый, огромный даже для чуди, он хмуро наблюдал за происходящим и не торопился подчиняться приказам.

— Тебе что-то непонятно? — вперив в него взгляд, поинтересовался десятник. — Иди помогай другим.

— Мне всё непонятно, — прогудел великан-чудь.

— Договаривай.

— С каких это пор мы душегубами стали и начали людям в спину бить?

— Это не люди, — Уйка презрительно сплюнул. — За деньги на что угодно готовы.

— Мы с ними хлеб ломали. Не по правде это.

— А ты подумай, с кем ты больше хлеба сломал, с нами или с этими?

— Не об этом я говорю, Уйка, а о том, что со Злобыней я нечисть на границе бил, а с тобой только людскую кровь на Светлой земле лью.

— И что? Божьего суда попросишь?

— Что за клятвы ты давал, десятник? О чём этот бородатый кричал? Какой ещё наниматель у тебя?

— Это не твоего ума дело, ратник. Выполняй приказы.

— Ты нас кровью повязал. Половину десятка потерял. Нам в крепость теперь хода нет.

— Я со всем разберусь.

— Мы теперь не десяток, а ватага простая. Приказываешь мне? А что приказываешь? Людишек тобой убитых в землю тайно схоронить, чтобы они потом упырями встали, да вдали от камня самосветного крестьянскую кровь пили? Выходит, ты сам упырь!

— Следи за языком, воин, а то я тебе его укорочу!