Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
— Мы закончили на сегодня.
— Хорошо. Тебя домой?
Колька глянул на часы: уже десять, да уж, к Оле, пожалуй, поздно.
— Спасибо, если можно.
Остановившись у Колькиного подъезда, Максим Максимович попросил:
— Николай, мне срочно надо отъехать. Надеюсь, ненадолго, но как пойдет дело. Ты, пожалуйста, передай вот Вере Вячеславовне…
Достав листок, он быстро набросал заявление. Колька увидел лишь слова «предоставить отпуск за свой счет», «в связи с внезапным тяжелым состоянием здоровья».
— И вот
Включив «люстру» под потолком, он снова принялся шарить в планшете.
— Куда ж я его дел. Подержи.
Один за другим он выкладывал конверты, подписанные его четким, твердым почерком: «Характеристики», «Благодарности», «Наградные листы».
— С собой вожу, мало ли, понадобится, — пояснил он, — веры-то людскому слову нет, а у меня куча бумажек, все, как положено, с печатями… а, вот.
Этот конверт был надписан: «Максиму Максимовичу. С благодарностью».
— Видишь ли, обещался сходить с Верой Вячеславовной в театр на «Ревизора», но не выйдет. Может, они с Олей посетят или вы. Счастливо.
…Осторожно и тихо, чтобы не разбудить своих женщин, Колька открыл дверь — и, конечно же, тотчас столкнулся с матерью.
— Чайку? Или поешь?
— Мам, ты почему не спишь? После ночной же.
Антонина Михайловна, в самом деле измотанная, с синяками вокруг глаз, только улыбнулась.
— Сынок, нельзя так много работать. К чему нам так много денег?
— Я же мужик, должен вкалывать. Ничего, лишними не будут, — буркнул он, поедая картошку с тушенкой, сдобренную поджаренным хрустящим луком, — счет сберегательный открой или шубу купи.
Мать неодобрительно покачала головой:
— Все тебе хиханьки, а вот пойду к этому снабженцу. Что это за дела: ребенок работает, вместо того чтобы учиться. Не война!
— Нашла ребенка. И он мне не указ, я сам. Хотя да, он уже меня отругал…
— Так ты что ж, и старшего не слушаешь? Смотри! Невыспавшемуся нечего делать за токарным станком, пальцы еще понадобятся. Да и на выходных ты никуда не годен, к отцу мы с Наташкой который раз одни ездим…
Колька нетерпеливо заверил, что все понял, больше не будет и вообще. Доев, поспешил на боковую. Разговоры эти вот бабские слушать — только время терять. Антонина Михайловна, вздыхая, прибирала со стола.
Да, муж как в воду глядел.
Глава 8
Несколько раз Сергей заводил разговоры о том, как товарищи муровцы отнеслись к сообщению о казусе с Яковлевым и деньгами, каждый раз натыкался на сорокинское холодное: «не-твоего-ума-дело». Наконец Николай Николаевич прямо заявил:
— Послушай, Акимов, избегай лишних волнений. Заруби на носу: прежде чем работать с перевыполнением, сначала свои дела научись делать как положено. Понятно?
— Не совсем.
— По-иному сформулирую: не суйся помогать другим, пока сам не управишься. А так?
— Понятно, — буркнул Сергей, — только ведь, Николай Николаевич, вы же
— Акимов, ты разницу между женщиной и ее трупом понимаешь? Я тебе поручал отыскать свидетеля спорного происшествия, чтобы можно было прояснить обстоятельства возможного самоубийства. Я тебе не поручал заниматься поисками Шамонай, пропавшей, возможно, и погибшей. Этим делом занимаются другие, куда более головастые люди. Сережа! Пойми ты, наконец: скажи спасибо, что не ставят вопрос о твоей ответственности в связи с Павленкой…
Акимов очередной пинок привычно стерпел, но не успокоился. Возможно, он недоопер, глупый, недальновидный, но утаивать сведения только затем, чтобы не получить по сусалам, — нет, граждане, так не пойдет.
«Однако для того, чтобы эти самые данные сообщить, придется нарушить субординацию — дело как минимум непривычное, а вообще — немыслимое. Что ж тогда делать-то?»
Озарение пришло внезапно, по дороге домой. Сергей даже по лбу своему тупому прихлопнул: вот же рукавицы, за поясом! Под боком же видный специалист по пропавшим супругам.
…Выслушав его рассказ, товарищ Введенская, она же Сергеевна, — заметно пополневшая, помягчевшая, но по-прежнему остроглазая и хитроулыбчивая, — постучала пальчиками. Быстро глянула в окно, убедилась, что бдительной золовки Натальи не видать.
— Сергей Палыч, я вас поддерживаю — понятно, не в связи с историей на Нестерова. Хвататься за версию, подброшенную кем-то на месте, — последнее дело. Вспомните самоубийство несчастного Зыкова.
— Согласен.
— Понятно, не мне вам про укрывательство проповедовать, да и в моем положении немного возможностей-то. Нерукопожатная я.
— Кать, да я ж не думал… — начал было Акимов, но Катерина прервала:
— Понимаю, понимаю. Тс-с-с-с. Постараюсь поскорее выяснить, а там надо будет нам как-то по-тихому оперативочку запилить, чтобы ни ваши, ни тем более мои не застукали.
Чуть подумав, предложила:
— Заскочите завтра, скажем, около одиннадцати, в сберкассу, я тоже подтянусь — будем надеяться, что к этому времени уже что-то выясню.
Глупо было сомневаться в том, чтобы такая цепкая пиявка, как Сергеевна, не оправдала бы надежд. Теперь они стояли в сторонке, делая вид, что заполняют формуляры, — чего сроду не делали, за ненадобностью и отсутствием средств, — и Катюха вполголоса излагала телеграммным стилем:
— Следак — Григорий Саныч Богомаз, мой однокурсник. Отличный мужик, светлая голова. Отправляйтесь прямо на Петровку, вот внутренний номер, — она быстро накалякала на формуляре, — скажете: «От Кати», он поймет.
Расцеловать бы эту куницу хитроумную, да неловко: прилюдно да такие вольности. Пусть из народу один Кадыр за стеклом, и все-таки не стоит. А вот чмокнуть в щеку по-дружески можно запросто.
— Сергеевна, ты бесценный человек. Глупый я чурбан, такой брильянт упустил!
Она хихикнула: