Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
— Так, тезка, мне отлучиться сейчас надо, — сказал Михалыч, вылезая и обмывая керосином руки, — давай дальше сам. Осилишь?
— А то. Вон, случ-чего пацаны помогут.
Пельмень — человек, бесспорно, отличный, друг все-таки, — на Колькиных глазах превращался в какого-то былинного ведуна. Как он привычно оперирует, закладывая какие-то штуки, подшипник, смазывает, ставит на место, крутит рукоятку — и снова вынимает. Хмурясь, придирчиво изучает что-то.
— Вот, смотри, — указывает он на углубления, — видишь, тут
И бестрепетно, обычным, хотя и очень острым ножом принимается снимать стружки металла, подгоняя части. Продолжая что-то рассказывать, — Колька не особо слушал, поскольку речь шла о чем-то обыденном, — он снова и снова повторил операцию.
— Теперь дело, — наконец удовлетворенно заметил он, — видишь, как все гладко и чисто, и пленка масляная равномерная? Сейчас подшипники поставлю — и картер подвесим.
Сообща осилили и картер, аккуратно залили масло, запустили мотор.
— Сейчас на малых оборотах посмотрим, как поработает, — пояснял Андрюха, солидно, как заправский механик, вытирая руки.
Усевшись на табуретках, подождали несколько минут, с удовольствием прислушиваясь к ровной работе двигателя.
— Лезь в кабину, выключай, — скомандовал Пельмень, — обождем, как смазка стечет.
Некоторое время спустя он просунул в картер руку, повозился.
— Ну что там? — с любопытством спросил Яшка.
— Порядок, — заверил Андрей, — сам попробуй.
— Ага, щас. Вон пусть Колька.
Кольку дважды просить не пришлось.
— Нащупал? Не греется? — спросил Пельмень.
— Не-а, вроде бы.
— Вот, теперь все в порядке, не греется подшипник. Пошли перекурим.
…После всех сказочных происшествий последних часов Колька окончательно успокоился, поэтому беседу с нарсудьей пересказал уже в юмористическом ключе. И поскольку любопытство по поводу встречи на перроне все-таки потерзывало, решил его утихомирить:
— Мужики, вы такую не видели: лет двадцати, рыжая, красивая, родинки вот тут и тут?
— Да бывают разные, — уклончиво отозвался Пельмень. Анчутка, более словоохотливый, пояснил, что рыжая появлялась несколько раз:
— А это тетка-счетовод. Выдавала нам харчевые, помнишь, Андрюха?
Тот неодобрительно хрюкнул, но подтвердил: да, рыжая, деньги выдавала.
— С этим мутила, как его… казначеем, Исаичем. А что?
Колька рассказал про встречу на платформе. Выслушав, приятели его поведение полностью одобрили.
— Точно, точно. Все верно сделал, — решительно заявил Андрюха, — нечего болтать.
— Да уж, кто его знает, тем более если в очках и шляпе, — поддержал Яшка. — Тут было один раз. Двадцать третьего февраля всем выходной объявили, возвращались со Светкой из Парка Горького, с катка…
— Откуда? С кем? — удивился Пельмень.
— Ты сиди в своей яме и не высовывайся, — недовольно ответил Анчутка, —
— Ага, то да се, — со значением протянул Андрюха.
Яшка вспыхнул, но ответом его не удостоил.
— В общем, проводил, решил прогуляться под луной, пивка хлебнуть на полянке. Отошел в сторонку с дороги, за «Летчиком-испытателем», иду к железке — вдруг слышу, возня какая-то, вопли. Схоронился я в кустах, вижу: мелкая какая-то тетка и тип — как раз в шляпе и очки!
— Сразу ясно — злодей, — вставил Андрюха.
— Отстань. За руки хватает, вроде как с нежностями к ней, а она на него — в лай: не тронь меня, такой-сякой, всякие слова заковыристые, тиран, дестоп…
— Деспот? — переспросил Колька.
— Да-да, вот это слово.
— А он чего?
Яшка замялся, но все-таки продолжил:
— Он ее эдак за руку эту дернул — и в горло.
— Что, вцепился?
— Перегрыз.
— Вот гонит же — и не краснеет, — проворчал Пельмень, — что за человек?
Яшка побагровел:
— Да не гоню я! Только хлопнуло тихо, раз, другой. Она и все…
— Что «все»?
— Ничего! На руки поднял и потащил. А уж где он ее сожрал, под какой елкой — это я не знаю.
— А ты что?
— Смылся, конечно! И пивко пришлось на ходу глотать.
Помолчали, потом Пельмень, старательно затушив папиросу, заметил Кольке:
— Совсем чудной стал, как женихаться начал.
— С кем?!
— Как с кем, со Светкой. Смотри, Санька соколами своими затравит.
— Да пошел ты, — ответил Яшка, красный, как рак, — я вообще не с тобой толкую!
Он демонстративно отвернулся от приятеля-гада:
— Я к тому, что правильно ты, Колька, промолчал, а то не оберешься потом. Вон и Палыч уже кружится тут, как щука, не к добру это все. Так что пусть уж они сами со своими бабами разбираются, а мы целее будем.
— Я ему, между прочим, это задолбался втолковывать, — невозмутимо вставил Андрюха, — а он, видишь, наконец-то усвоил, теперь и нас поучает. Но так-то да, правду глаголет наш балабол: жуй пирог с грибами, а язык держи за зубами. Иначе мигом вылетишь снова, лапти донашивать.
Пельмень потянулся, хрустя суставами.
— Все мы тут, дружище, в одной лодке. Чего раскачивать-то?
— Отвернуться надо вовремя, — усмехнулся Колька.
— И это тоже, — согласился Пельмень, — неравнодушие — оно хорошо, если к месту.
— Это как же?
— А вот так. Промолчишь — и будешь получать на руки в четыре-пять раз больше, чем в других местах, да еще и чистоганом, без всей этой глупости — на бездетность, профсоюзные, соцстрах, облигации и прочее. Подходит или жаловаться побежишь?