Бите-дритте, фрау мадам
Шрифт:
– Алло.
Хриплый голос Виталия вырвал меня из ментальных глубин, и я, не выдержав, разрыдалась прямо в трубку:
– Таля, спаси его! Я поеду с тобой в Германию, в Антарктиду, к черту на кулички, только пожалуйста, спаси его!
Он терпеливо слушал мои сумбурные выкрики и даже задавал какие-то уточняющие вопросы. А потом, когда во мне затеплился огонек надежды, неожиданно отключился. Я еще минут пять пыталась понять считать ли это отказом, или ему пришлось прервать разговор по конспиративным соображениям.
Но время, отпущенное мне на колебания, искало быстрее, чем хотелось. Хватит толочь воду в ступе. Пора разогнать команду папарацци, терпеливо поджидающую свою жертву на улице.
Хлопнувшая
Подозвав милую администраторшу, я с абсолютно невинными глазами начала плакаться ей в жилетку, ругая, на чем свет стоит, настырных папарацци, не дающих ни вдохнуть, ни выдохнуть. И когда женщина сочувствующе закивала в такт моим причитаниям, слезно взмолилась:
– Я вас очень прошу. Выручите меня. Пойдите и скажите им, что краем уха услышали, как я по телефону обещала кому-то выйти с черного хода. Вы мне жизнь спасете. Честное слово!
Растроганная мольбой администраторша даже не подумала возражать и покорно направилась к выходу. Это еще один побочный эффект «разгонки»: кроме физических воздействий усиливается и психологическое. На таком взводе можно было убедить Березовского добровольно вернуться на Родину.
Через пять минут женщина возвратилась очень довольная и сообщила, что журналистская осада с главного входа снята, а, стало быть, путь свободен. Дважды просить я себя не заставила и, пулей вылетев на тротуар, завертела головой, отыскивая машину похитителей. Почти сразу же из-за угла появились два темно-синих джипа. Они резво пробежали разделявшее нас расстояние и затормозили как раз передо мной. Солнце мазнуло по боковым стеклам, мешая рассмотреть, находящихся в машине мужчин. Я даже не знала, сдержал ли Иловский слово, и сидит ли в одном из джипов Павел, если только он еще может сидеть. На всякий случай я попятилась к лестнице, ожидая, пока переднее стекло на одном из автомобильных монстров опустится…
– Не будь дурой, садись, – скривился Иловский. – Вон он, твой адвокат.
Задняя дверца распахнулась, и рыжий охранник чуть сдвинулся, давая мне возможность заглянуть в салон. Павел сидел неестественно прямо, но, по крайней мере, сидел. Завороженная видом его до синевы бледного лица, я покорно протиснулась в машину и тут же ощутила на себе руки рыжего охранника. Пока он от души лапал меня, совмещая приятное с полезным, Павел даже не повернул головы. Но не потому, что в бок ему упирался пистолет второго охранника, а потому что любое неосторожное движение могло бы закончиться для контуженного омоновца новым провалом в беспамятство.
– Трогай, – распорядился с переднего сидения Иловский и повернулся ко мне. – Говори куда ехать? Кстати, если ты собираешься водить меня за нос – не советую. Своего лишишься. И адвокат твой тоже лишится, только не носа, а гораздо хуже. Тогда уж он точно тебе не пригодится.
Охранники и водитель в меру громко заржали, отдавая должное чувству юмора босса, а мне зажатой между безучастным ко всему Павлом и продолжающим исподтишка тискать меня охранником было не до смеха. Погашенная «разгонка» оставила после себя пугающую пустоту – держать ее дольше не было необходимости. Ничего. Сейчас еще рано. Потом… Пока мы будем тащиться к домику Егоровны, я снова разгоню маховик ненависти, и тогда…
– Оглохла что ли?! – от рыка Иловского завибрировали тонированные стекла. – Говори или…
– Деревня Дмитровка, – поспешила я с ответом. – Крайний дом возле самого леса. На крыше колесо для аистов. Там начинается тропа…
– Ты мне голову не морочь, стерва! – почувствовав настроение босса, сидящий рядом охранник до хруста вывернул мне руку. – Мои ребята были у этой сумасшедшей
– Вы не понимаете, – прошипела я, давясь болью, – Егоровна спрятала Панфилова не в доме. У нее неподалеку есть тайник. Но без меня вы его не найдете. А я могу показать только на месте. Старуха меня к тайнику от своей избушки провожала. Поэтому и надо сначала к ней. Иначе полдня проплутаем, и ничего не найдем.
– Максим? – обратился Иловский к выпустившему мою руку охраннику.
– Похоже на правду, – тот неуверенно кивнул. – Мы, конечно, никого в избушке не нашли, но уж больно хитро эта старуха на нас смотрела. Как будто знала что-то…
– И ты мне ничего не сказал?! – под ледяным взглядом босса Максим втянул голову в плечи. – Нужно было расспросить ведьму, как следует. И не пришлось бы огород городить…
– Петр Петрович, она бы ничего не сказала, – как можно убедительнее заговорил Максим. – Просто не успела бы. Я не новичок, но эта бабка настоящий божий одуванчик. Дунешь – облетит. Померла бы только и все. Так что с ней – кивок в мою сторону – очень даже неплохо получилось. Доведет нас до тайника, никуда не денется.
– А если сбежит? – Иловский, казалось, не замечал меня, но каждое его слово предназначалось исключительно для моих ушей.
– Не-е-е. Куда она без своего адвоката? Вон даже к нам в пасть за ним сунулась, значит, не бросит. А он без посторонней помощи и двухсот метров не пройдет. Какое там бежать…
Почувствовав обжигающий взгляд Павла, я скосила глаза и поняла, что иловский прихвостень сказал почти правду. Далеко убежать мой адвокат сейчас не в состоянии, но вполне готов взять на себя заботу, по крайней мере, о двух бандитах. Вот что прочла я в его прищуренных зеленых глазах. Значит, теперь все зависит от того, сколько человек едет за нами во втором джипе. И если их всего трое… Нет. Нам не справиться. Нужен счастливый, очень счастливый случай, чтобы выйти живыми из этой передряги. И никакие обещания Иловского не смогут меня обмануть. Получив Панфилова, он от нас сразу же избавится. Просто чтобы не рисковать. Нет человека – нет проблемы. Тем более, что здесь мы – заплывшие в чужой омут рыбешки, а он даже не щука, он – браконьер. И сети его надежны и беспощадны.
Дальше ехали в полном молчании. Серая асфальтовая лента с тихим шорохом втягивалась под колеса джипов, приближая нас к Дмитровке куда быстрее, чем хотелось бы. Ведь счастливому случаю нужно время, чтобы успеть сыграть свою решающую роль. Но время не слушалось никого и в положенный срок широкие рубчатые колеса возмущенно взвизгнули, останавливая машину возле дома Романовского.
Сам хозяин неспешно колол дрова во дворе, легко вскидывая колун здоровой рукой и с хряском вонзая его в звенящие поленья. Увидев недобрых гостей, высаживающихся возле недавно покрашенного забора, Семен опустил топор и шикнул на жену, любопытно высунувшуюся из дверей. Он одарил меня рублевым взглядом, как будто хотел что-то сказать. Увы, кажется, я знала, что именно. Отвернувшись от возмущенного моим предательством Романовского, я сосредоточилась на выбирающимся из джипа Павле. И едва успела подхватить его, когда оставшийся в салоне охранник, раздраженный медлительностью пленника, пинком вытолкнул Челнокова из машины.
Лицо Павла из белого стало серо-зеленым, и он резко вырвал руку, за которую мне пришлось его ухватить, оберегая от падения. Я непонимающе хлопала ресницами, пока не увидела неестественно вывернутые пальцы и только с огромным усилием проглотила поднявшийся к горлу комок. Мама дорогая, мамочка любимая. Я приношу ему одни несчастья. И если нам вдруг суждено пережить сегодняшний день, клянусь, что не пробуду с ним лишней минуты. Пока на контуженную голову бывшего омоновца не свалилась из-за меня новая напасть.