Битва под Острой Брамой
Шрифт:
Здесь, на краю, Княжнин задержался. Один решающий прыжок. Ошибиться нельзя. Ладно, если, грохнувшись на землю, сломаешь себе что-нибудь. Главное – каков будет позор! Секунда – и ты из приличного офицера превращаешься в калеку и посмешище. Посему – прочь эти мысли, просто нужно подготовиться, проделать движение мысленно.
Чтобы получить надежную опору для толчка, Княжнин с усилием вытащил из кровли одну черепичину, поставил на ее место ногу, проверил, не поедет ли под ней вниз остальная черепица. Между вторым и третьим этажом в доме Миллера есть небольшой декоративный карниз – на него носками, и тут же
Андрюха внизу устроил такое представление, что самому захотелось поглазеть… Прочь, прочь! Только прыжок…
Он оттолкнулся сильно и мягко, по-кошачьи, носками ног прилетел точно на карниз, но правая рука, ловившая в окне раму, поймала штору, практически пустоту… Спина тут же стала отклоняться назад, еще чуть-чуть – и падение неизбежно, но Княжнин успел помочь себе левой рукой, кончиками пальцев, превратившимися в когти, зацепившись за лепнину пилястры. Мгновения, выигранного этим, хватило, чтобы правой рукой, отпустив штору, надежно ухватиться за раму.
Как Княжнин и рассчитывал, это было окно небольшого будуара, предназначавшегося на случай, если гетман пожелает отдохнуть или переодеться. Стрелять в Княжнина здесь было некому, комната служила для уединения. Стесняясь даже смотреть по сторонам на то, что есть в комнате, потому как он ведь проник сюда не как вор, Княжнин подошел к единственной двери и, не испытывая даже соблазна поглядеть в замочную скважину, распахнул ее.
Он снова глаза в глаза встретился с полковником Кадлубским, который что-то обсуждал с сидевшим спиной к Княжнину гетманом (судя по российскому генеральскому мундиру, это мог быть только он). Княжнин обратил внимание, что эта спина не вздрогнула и не сгорбилась, когда кто-то так неожиданно появился сзади. Что ж, то, что Кадлубский здесь, только к лучшему. Пока этот стражник пребывает в легком замешательстве, можно успеть сказать все, что Княжнин хотел сказать. Он прошел еще вперед, чтобы Косаковский его видел, сложил два пальца, как бы для военного приветствия, вместо которого (шляпы на Княжнине все равно не было) направил их в сторону генерала.
– Прошу покорно меня извинить, господин гетман, но представьте, что у меня в руке пистолет, я стреляю, и вы убиты, – сказал он, поклонившись. – Ваши недруги заговорщики ведь этого хотят? Впрочем, чтобы не поднимать шум и уйти безнаказанно, я мог бы не стрелять, а просто перерезать вам горло. А ежели я был бы недоброжелателем вашим, склонным к театральности, то на радость газетчикам воспользовался бы вот этой вашей гетманской булавой. Было бы весьма символично, они ведь полагают, что вы ею не по праву владеете…
Косаковский, моргая строго в такт маятнику стоявших в углу огромных напольных часов, смотрел на Княжнина. Взгляд казался осмысленным, несмотря на всю нелепость ситуации, в которой он очутился. На его лице, будто бы выполненном в уходящем стиле барокко – ни одной прямой линии, – отражался след всех пятидесяти трех бурно прожитых лет. Но он не был обрюзгшим – высокий, худой. И годы, кажется, научили его скрывать эмоции. Оттого глубоко спрятанная ненависть, которую Княжнин все же почувствовал, казалась еще более зловещей.
– Вы
– Капитан-поручик, – уточнил Княжнин.
– Ты понимаешь, какую совершил дерзость и чем сие для тебя обернется?
– Понимаю, ваше превосходительство, воля ваша. Однако ежели бы я этого не сделал, то же самое завтра могли бы сделать те, кто действительно желает вашей гибели. Полковник Кадлубский только что выгнал меня прочь, сказав, что в моей помощи не нуждается, что он волосу не даст упасть с вашей головы. Как видите, мне понадобилось всего пять минут, чтобы доказать обратное. И сие оказалось проще пареной репы.
Кадлубский, в отличие от гетмана, свои чувства и не думал скрывать. Опомнившись от первого замешательства, он схватился за саблю.
– Врешь, хвастливый москаль! – выкрикнул он. – Гетман под защитой, и ты сейчас это узнаешь!
Повернув саблю плашмя, чтобы легче вошла между ребер, полковник сделал длинный выпад, от которого Княжнин увернулся, едва заметно повернув корпус. Нехотя достал шпагу.
Следующий удар был рубящим, такой силы, что, казалось, тонкий шпажный клинок от него не защитит. Но Княжнин и не защищался, снова увернулся и добавил удару Кадлубского силы, акцентировано щелкнув своей шпагой по его клинку сверху вниз, так что сабля вылетела из потной ладони разнервничавшегося полковника на пол. Княжнин наступил на нее ногой.
– Полно, пан полковник. Не время и не место, – спокойно, даже примирительно сказал он. Однако Кадлубский готов был уже позвать на помощь караульных. Его остановил Косаковский:
– Тише, Аугустин. Не нужно шума. Не хочу, чтобы подлые заговорщики узнали, каким образом они могли меня достать. Только я от них и не прятался никогда. И у меня всегда под рукой есть оружие, – Косаковский вдруг подтвердил это, наставив на Княжнина дуло откуда ни возьмись появившегося пистолета. – Так что еще не известно, зарезал бы ты меня или раньше получил пулю…
«О да, настоящий поляк никогда не признает себя проигравшим», – подумал Княжнин. Он стоял под пистолетом так невозмутимо, будто может увернуться от пули так же легко, как и от сабельного клинка. Кажется, это понравилось Косаковскому, который медленно опустил оружие.
– Капитан прав, прощаю его, – сказал он с интонацией как минимум короля Англии. – Дерзкий, но отважный, люблю таких. Господин Игельстром кого попало ко мне бы не прислал. А ты недоглядел, Аугустин! Значит, капитану найдется дело. И я уже знаю какое. Ступай, полковник, я поговорю с капитаном, он, надеюсь, уже не будет меня убивать.
Косаковский довольно противно захихикал.
Избавляя Кадлубского от необходимости испытать новое унижение, наклоняясь перед ним за своей саблей, Княжнин поднял ее сам.
– Если можно, распорядитесь забрать в соседнем доме мои сюртук и шляпу, – попросил он, возвращая полковнику его оружие.
Ни слова не говоря, тот вышел из покоя Косаковского, при этом чуть-чуть прихрамывая. Слишком широкий выпад стоил незадачливому стражнику растяжения в паху.